Анжелик Барбера - Бертран и Лола

8 июля. Бертран стремительно покинул свое «убежище», выбежал в сад и замер, глядя на то место, где рыдал несколько ночей назад. Он забыл о воскресенье, о позднем часе, зашел на сайт Bayercom и увидел снимок новой лаборатории с остроконечной крышей. О Франке Милане и его возвращении на работу – ни слова. Бертран пришел в ярость и отправил письмо военному врачу, с которым познакомился в Хартуме. Автоматический ответ пришел незамедлительно: врач вышел в отставку, но просьба будет передана и рассмотрена в кратчайшие сроки! Кому передана? Фотограф задыхался. Он сорвал с себя футболку и в сердцах зашвырнул ее в кусты. Она спланировала на «Рено Клио» его матери. Он не сдвинулся с места, не заметил, откуда исходит мягкий свет, образовавший на красном капоте светлое пятно. Сложные идеи обгоняли одна другую, сталкивались, аннигилировали.

Бертран вдруг ужасно побледнел.

Раз они вернулись во Францию, могут быть в Сен-Тибо-де-Винь. Почему он раньше об этом не подумал? А если они уже уехали? У Анны Как-ее-там-не-помню-фамилию был телефон Лолы. Возможно, она знает хоть какие-нибудь новости? Он посмотрел на часы. Слишком поздно. Придется отложить на завтра.

Он сел в «Клио», завел двигатель, проверил уровень бензина, масла и пошел в гараж.

21.55. Голый по пояс Бертран копался под капотом, доливая масло, когда его отец, молодой пенсионер, вернулся с ежедневной велопрогулки. Открыл ворота, спустился по аллее, увидел сына и ужасно огорчился. Его мальчик все еще не набрал килограммов, которых лишился в ужасном мире, где они оба иммеют несчастье жить. Его шатнуло, пришлось опустить ногу на землю. Смерть то и дело ощеривалась из темного угла, никуда не делся и страх за пропавшего сына, которому ты не в силах помочь. В мальчика стреляли, ранили, он вернулся, но… таким изможденным. Бертран обернулся, заметил отца и улыбнулся. Марк бросил велосипед, подбежал и заключил молодого человека – моего сына – в объятия. Отец обнимал сына в Хартуме и позже, но сегодня жест подразумевал большее. Ни одно известное Марку слово не могло поспорить с объятием по силе вложенного в него чувства.

– Масла было маловато… – сдавленным от волнения голосом произнес Бертран.

– Твоя мать ничего не сказала. – Марк помолчал и добавил: – А ведь она говорливей меня.

– Теперь я знаю, в кого пошел, папа.

Они обменялись долгими взглядами. Отец и сын, двое мужчин. Старший – на полголовы выше – отдал бы жизнь за младшего. Он увидел, как отпрянула Смерть, испугался Страх, а его сын с растрепанными волосами снова увидел свет дня. В руке мальчик держит меч. Он непобедим. И НАВЕКИ СВОБОДЕН.

9 июля, 09.45. Фотограф припарковался у ворот дома Лолы на аллее де Контраван. Ставни закрыты, на голубом щите надпись «ПРОДАЕТСЯ». В доме соседки, как и в двух других на этой улице, никого нет, потому что в июле нормальные люди уезжают в отпуск! Бертран посмотрел на подросшие березы. В передней части сада было чисто и пусто. Он хотел перелезть через забор, чтобы подойти к двери и постучать, оглянулся и… передумал. Где почтовый ящик? Искомый предмет обнаружился на последнем столбе низкой каменной ограды. Фамилия отсутствовала. Бертран проверил ящик соседей: «Жак и Анна Бакстер. Луи, Макс, Алан». Он улыбнулся первому за много месяцев моменту со знаком «плюс».

Черная рубашка притягивала солнечные лучи, ему стало почти жарко. Он подошел к щиту и набрал номер «Вашего агентства». После первого же звонка ответил женский голос. Фотограф спросил, давно ли дом выставлен на продажу.

– Хотите посмотреть? – Ответный вопрос последовал с секундной задержкой.

– Я бывал в доме, когда им владели мсье и мадам Милан. Они все еще живут в нем?

– Мы не сообщаем фамилий по телефону, но если вы всерьез заинтересовались… – Девушка похвалила себя – ловко вывернулась! – …Я могу назначить встречу на 12-е. Будете первым.

– Согласен.

– В таком случае – 12-го, в четверг, в 11.00.

– Я буду. Спасибо.

Бертран отключился, и тут секретарша спохватилась. Я не спросила его фамилию. Будет мне нахлобучка. Она записала в ежедневнике: Мсье БРТОЖЕЖЖДС, 12 июля, 11.00.

Бертран возвращался домой, повторяя про себя как заклинание: Через три дня. Потом вспомнил – некстати, – что узнал об аварии Франка Милана 12 января. Шесть месяцев… Ксавье это предвидел. Мой брат – чертов прозорливец…

Он не решился зайти дальше. Даже в мыслях.

В начале вечера, под небом в лилово-розовую вертикальную полоску, Марк привез Бертрана в Париж, на площадь Оперы. Фотограф широким шагом направился к Галери Лафайетт. Собиралась гроза, но беспечные прохожие словно бы не слышали ее глухого ворчания. Люди стояли на переходе, уткнувшись в девайсы всех мастей, а Бертран любовался молниями, сверкавшими через каждые две секунды. Громадные капли грянули оземь в тот момент, когда зажегся красный свет. Все побежали, Бертрана толкнули, он споткнулся, и какой-то мужчина поддержал его.

– Спасибо!

– Не за что!

Это был Франк Милан – в белой рубашке, с сыном на руках. Он застыл на месте, посреди бульвара Осман, под грозовым ливнем и молниями, среди машин, которые мчались мимо них и гудели все громче.

Бертран проснулся в липком поту и рывком сел на кровати. Открытое окно впустило к нему дождь и кошмары. Занимался новый день. Он вышел из комнаты.

Увидев сына за столом в серой футболке, которую он носил уже четыре дня, Флоранс потрогала его чашку. Холодная. Бертран вздохнул.

– Ну что, вздыхало-мученик, думаешь о ребенке?

– Невинная крошка не сделала ничего плохого, так за что ей достались такие родители?

– Ну, если бы детям предоставляли выбор…

Он почти улыбнулся. Наконец-то… Не уверена, что это была лучшая из его улыбок, подумала Флоранс. Бертран отошел к окну. Гроза утихла, но ливень не прекратился и молотил землю с прежней яростью. Волосы начали отрастать… Слава богу! Бертран низким спокойным голосом описал свою «экспедицию» в Сен-Тибо. Мать подошла к нему.

– Завтра я войду в дом Лолы. Вряд ли она сама там будет, но я надеюсь вытянуть информацию из агента. Если нет, останется одно – надеяться, что соседка, Анна Бакстер, уже вернулась из отпуска, тогда я выиграю немного времени.

Флоранс нахмурилась. Бертран посмотрел на мать – с вызовом, даже сурово. Он боялся, но был переполнен любовью.

– 3 сентября Франк Милан возвращается на работу – информацию вывесили на сайте сегодня ночью. Не позднее 4-го я буду знать все. Увижу Лолу и пойму, что она почувствовала.

Бертран вышел из кухни, не сказав больше ни слова. Мать проводила его взглядом. Какая сила сошла с ума на небесах и заставляет ее сына так мучиться? Что, если он больше не нужен Лоле? Флоранс неделями, месяцами не решалась заговорить на эту тему, но сейчас начался обратный отсчет. Правильно ли я поступила, найдя адрес? Она замерла, внутренний голос у нее в голове сухо чеканил: «Твой сын мог умереть. Радуйся, что он выбрался из своего логова. Радуйся упрямству мальчика. Радуйся, что он не отмалчивается и идет вперед».

Наверху Бертран лежал на кровати с фотографией в руках. Я позвоню в твою дверь, Лола. Минуту спустя он произнес вслух: «Я люблю тебя».

Дафна пришла в дом к издателю, расцеловала малыша Мило, извинилась за опоздание и не перечитывая подписала договор на кухонном столе, где Макс старательно нарезал хамон.

– Вкуснотища, просто слюнки текут! Где Бертран?

– На балконе.

– А Тристан?

– Его сын попал в больницу с аппендицитом, – объяснил Делорм. – Мальчика прооперировали во второй половине дня, все прошло хорошо и…

Макс издал вопль, от которого у окружающих кровь застыла в жилах, а его жена Дженна уронила графин с водой. Прибежавший Бертран зажимал рану, пока Дафна вызывала «Скорую».

– «Биша»[68] на углу улицы! – сказала Дженна.

– Нет, нужно ехать в травматологию, – спокойно и уверенно заявил фотограф.

Макс был очень бледен, его жена находилась на грани обморока. Бертран прижимал к ране полотенце, которое успело промокнуть, пока он комментировал диспетчеру травму. Он скомандовал: «Дайте еще одно!» – повернулся к страдальцу и велел не смотреть. До приезда пожарных[69] фотограф еще дважды менял полотенце, сохраняя полное спокойствие. Рана выглядела страшно, но Бертран был уверен, что все обойдется. Через полчаса Макса поместили в «Скорую», с ним поехали жена и фотограф, а Дафна осталось с Мило. Она усадила его перед телевизором и вернулась на кухню – ребенка нужно было накормить. Они с аппетитом поели. Дафна задала мальчику кучу вопросов, на которые он отвечал молчаливой улыбкой, а через десять минут заснул ангельским сном на кушетке. Перенести его в постель? А если он расплачется?