– Это все моя вина, – шепчу я.
Я сажусь, когда чувствую, что она выпрямляется подо мной. Ее глаза покраснели, но, так или иначе, после всего я все еще вижу решимость.
– Нет, Эвелин, – она берет мои руки в свои, когда ее слезы катятся по щеке. – Единственная вещь, в которой ты виновата, это то, что заботилась о нас настолько, что не хотела видеть, как мы умираем. Обещай мне, что ты никогда не будешь винить себя за их смерти. Ты не убивала их.
Она настойчиво сжимает мои руки.
– Они сделали это.
***
Мне вернули одежду, в которой я попала в тюрьму – цветочную кофту на пуговицах и джинсы, которые слишком велики для меня. Но они скоро подойдут мне.
Федеральный агент надевает мне титановый браслет на запястье, который будет отслеживать мое местонахождение. Может быть, я и выбралась из Передового Центра, но обстановка накалена. Я на испытательном сроке, пока события, которые произошли в ПЦ, не будут тщательно изучены. Затем у меня будет повторное слушание.
Я не знаю, за что меня будут судить, и не узнаю, пока не встречусь с чиновником ПЦ. Я могла бы снова пройти через испытание стрельбой, но вместо ПЦ, мой приговор будет отличаться. Может быть, в лучшую сторону, а может, в худшую.
Или преступления, которые я совершила в Передовом Центре, станут верхушкой моего приговора.
Единственное, что теперь может спасти меня – это данные о мыслях и эмоциях, хранящихся в ПЦ. Если Передовой Центр решит, что я невиновна, возможно, я не буду приговорена к смерти.
Но шансы не в мою пользу. Особенно после того, как я убивала людей в том месте, где должны были судить мою нравственность.
Единственное, что я могу сейчас делать – это наслаждаться моментами свободы, которые у меня есть.
Федеральная больница в Лос– Анджелесе имеет строгую политику на посетителей, поэтому я не видела маму с тех пор, как освободилась.
Валери и я выходим бок о бок на лужайку, где ждет моя семья. В одной руке мама держит букет цветов, а в другой – извивающегося Тодда. Она не может удержать его, когда он видит меня, поэтому отпускает его. Я опускаюсь на колени, и он врезается в меня.
Он смеется. Тодд смеется.
– Я никогда не отпущу тебя снова, хорошо? – я целую его в пухлую щечку снова и снова. – Никогда– никогда.
Он дергает меня за волосы:
– Мороженое.
Я ухмыляюсь.
– Каждый день.
Когда я встаю, мама крепко обнимает меня. Я не хочу, чтобы она что– нибудь говорила, потому что этого достаточно. Когда она пропитала своими слезами ткань моей рубашки, я шепчу, утыкаясь в ее волосы:
– Я люблю тебя.
Хлопает дверь машины. Люди бегут по траве, и молодая женщина вскрикивает. Я отстраняюсь от мамы и поворачиваюсь лицом к суматохе, где девушка с золотистыми волосами и лицом, как у Валери, бежит по траве. Она прыгает в объятия Валери. Сестры смеются и плачут, и ее близнец говорит:
– Ты сделала это. Я знала, что ты никогда не оставишь меня.
Лысеющий человек терпеливо ждет, пока девочки не закончат. Он несет на своих руках ребенка.
Когда Валери видит его, она мгновенно приходит в себя. Ее сестра берет ребенка, и мужчина говорит то, чего я совсем не ожидаю:
– Ты в порядке?
Ее лицо морщится, и она моментально превращается из двадцатипятилетней девушки в маленькую девочку.
– Нет, пап.
Он тянется и прижимает к себе дочь, его губы прижимаются к ее лбу. Она сжимает заднюю часть его рубашки, пока костяшки не начинают белеть. Это, должно быть, очень трудно для них, потому что она не в лучших отношениях со своими родителями, и они сомневались в течение месяца и ждали, ждали, ждали, надеясь.
Молясь.
Валери поворачивается к маленькому мальчику и протягивает руки, чтобы забрать его у сестры.
– Скажи привет своей тете, Чарли.
Он обнимает ее за шею, и Валери говорит:
– Он прекрасен, – уткнувшись носом в его белокурые локоны.
Мама хлопает меня по плечу, чтобы я обратила на нее внимание. Она протягивает мне мой планшет.
– Я встречалась с агентом, прежде чем прийти к тебе. Он загрузил какую– то информацию. Сказал, что тебе будет интересно взглянуть.
Я открываю файл. Читаю заголовок. Это информация обо всех смертях в Передовом Центре.
Мои руки дрожат от ярости. Как это жестоко для агента думать, что я должна переживать смерти моих сокамерников еще раз. Салем Рамирез возглавляет список. «Казнен» написано рядом с его именем.
Эрити Лин: Казнена.
Блейз Вилсон: Казнен.
Стелла Девереукс: Казнена.
Мои пальцы сжимают планшет, когда слезы выступают на моих глазах.
– Лжецы, – шепчу я.
Таннер Саито: Казнен.
Гордон Остайм: Убит в Центре.
Джасинда Глейзер: Умерла в результате неисправности.
Я переворачиваю страницу. Планшет выскальзывает из моих рук.
– Эвелин? – спрашивает моя мама.
Ничто не могло подготовить меня к этому.
Я падаю на колени и ничего не держу в себе, ничего. Каждый момент, проведенный с ним, всплывает в моей памяти. Его губы на моих, его руки, обернутые вокруг меня. То, как он начал произносить мое имя, когда союзники превращаются в нечто большее.
То, как он держал меня, когда умерла Меган.
Его выражение лица, когда он сказал, что любит меня.
Рыдания ломают меня, и я падаю на траву.
Валери находит меня. Должно быть, она просмотрела документ. Она должна знать, потому что, когда обнимает меня, тихо говорит:
– Боже мой, Эв.
– Боже мой.
– Боже мой.
***
Я должна быть всегда в сопровождении охранника, куда бы ни пошла. По крайней мере, это бесплатный федеральный охранник, но ему кажется, что я заставляю везде ходить за мной.
Общественность не слишком обрадовалась нашей свободе. Средства массовой информации сделали из нас монстров, уродов, которые злоупотребили системой и вышли живыми. И мир поверил в это.
Жизнь в страхе – это не совсем свобода. Но я предполагаю, что должна наслаждаться ею, по крайней мере, сейчас.
– Я могу найти для вас автомобиль, мисс Иббара, – предлагает мой охранник. Он носит черный костюм несмотря на то, что в Лос– Анджелесе 100 градусов. [16]Пот стекает по его красному лицу.
– Все нормально, спасибо. Тут недалеко.
После того, как мама принесла мне одежду и вещи, она и Тодд уехали на поезде домой. Я сказала ей, что побуду еще здесь, потому что мне надо кое– что сделать. Несколько незаконченных дел.
Ясень тянется к небу в центре небольшого, тенистого парка. Жертвы Передового Центра покоятся здесь, близко к лаборатории ПЦ и штаб– квартире. Нет никаких табличек, никаких признаков, которые позволяют идентифицировать, что это за место или что за люди. Правительство отказывается увековечивать зло. Но есть цветочные венки, записки и фотографии. Люди никогда не перестают любить.
Я стою на краю парка. Ветер играет с моими волосами и охлаждает пот на задней части моей шеи. Я собираюсь идти к дереву, когда позади меня раздается звуковой сигнал. Я оборачиваюсь. Валери сидит на месте водителя в Porsche, ее охранник – на пассажирском сидении. Она опускает свои авиаторы на кончик носа.
– Милая машинка, – говорю я.
– Благодарственный подарок от папы.
– За что?
– За то, что не умерла. Почему ты гуляешь пешком?
– Мне нужно было время, чтобы подумать.
– Ну, я уезжаю. Могу подвезти тебя.
Странно, что мы вот так случайно разговариваем.
– Я направляюсь в…
– Я знаю, куда ты направляешься, – говорит она. – Ты покинула холл больницы до такого момента, как корреспондент пришел, чтобы найти тебя. Они отвезли его домой.
– Домой?
– Это место выбрала его мама. Она подписала какие– то документы, и, бум, он принадлежит ей.
– В смысле домой, в Иллинойс?
Она смотрит на свои часы.
– Следующий поезд уходит через пятнадцать минут. Что скажешь?
***
Оба наших огромных охранника занимают заднее сидение Porsche Валери. Я почти сочувствую им. Почти.
Когда мы приезжаем на станцию, мой охранник, его зовут Джеймс, на самом деле издает вдох облегчения, прежде чем открыть дверь и вытянуть ноги.
Я прикасаюсь к плечу Валери.
– Когда я смогу увидеть тебя?