Она криво улыбается и качает головой.
– Не знаю. Может быть, постараюсь получить диплом, пока эти ублюдки не отвели нас в суд.
– Ты знаешь, если тебе что– нибудь нужно до этого…
– Поверь мне, Эв. Я буду звонить тебе каждую неделю до того дня, пока не умру, который может наступить очень скоро, согласно тому, как подчеркнуто вежливо со мной общался охранник все это время.
– Не шути так со мной.
– А если серьезно, – ее лицо смягчается, – скоро увидимся.
Я наклоняюсь и целую ее в щеку.
– Позвони мне, как приедешь домой, – я вылезаю из машины и закрываю за собой дверь, наклоняюсь и встречаюсь с ней взглядом, ее глаза стали намного серьезнее за последние несколько секунд.
– Дай мне знать, что пройдет в Иллинойсе. Это будет трудно.
– Я знаю.
***
В моем личном купе мы едем в абсолютной тишине. Я чувствую, что обязана хоть немного поговорить с Джеймсом. К счастью для меня, прямо тогда, когда собираюсь спросить у него, есть ли у него дети, звонит телефон, и он в течение оставшейся части поездки расхаживает в противоположной части купе, где я не могу его слышать. Я недолго смотрю в окно, где мелькают холмы. Наконец, достаю свой телефон и просматриваю газетные заголовки.
Несчастье Передового Центра
Звезда Смертной Казни
Машина Безнадёжности или Затруднения?
Секреты За Стенами ПЦ – Выявлены Глюки: Преступники
Нарушение Системы
Террорист Эвелин Иббара
Снова На Свободе: Ваши Дети В Безопасности?
Я касаюсь экрана, внезапно чувствуя усталость, хотя должна ощущать себя хорошо, потому что сыта, нормально отдохнула и одета в красивую одежду. В безопасном поезде. Я не могу игнорировать бабочек в своем животе, они настолько отвлекают, что мне не остается ничего другого, кроме как откинуть голову назад и закрыть глаза.
Когда мы прибываем на станцию округа Джефферсон четыре часа спустя, нас ждет автомобиль. Моя нога нервно стучит по полу, когда мы едем через сельскую местность. Проходит десять минут. Двадцать. Я спрашиваю у водителя, сколько еще ехать. Он отвечает:
– Почти приехали, – когда мы выезжаем на грунтовую дорогу.
Дом его мамы как будто из страны печенья, с цветочными горшками под подоконником и креслом– качалкой у крыльца. Это почти невыносимо. Перед домом огромный дуб и качели.
– Вы хотите, чтобы я подождал вас здесь, мисс Ибарра?
– Да, пожалуйста, – отвечаю я, наполовину отвлеченная, когда выскальзываю из машины и закрываю за собой дверь.
Ветер развевает подол моего сарафана. Я замираю перед памятником. Красивый, в белых пятнах крест прислонен к дереву. Одна роза столистная проходит через крюк в центре.
Мое горло сжимается, и я сглатываю.
Хлопает дверь. Я узнаю маму Кейси, вспоминая ее иллюзию в ПЦ. Она одета в темные джинсы и цветную блузку. Она красива и молода.
– Я не позвонила, – говорю я. – Извините.
– О, ничего, ничего, – она смотрит на крест, а затем обратно на меня. – Я ждала тебя. Пожалуйста, проходи.
Когда я поднимаюсь на крыльцо, она протягивает руку.
– Я… Спасибо. Извините, я не знаю вашего…
– Зови меня Стефани.
– Стефани. Приятно познакомиться с вами.
Она ведет меня внутрь. В доме пахнет сосновым маслом и лавандой, кухня необычна: с голубыми занавесками и круглым столом из грецкого ореха.
– Что– нибудь хочешь? Чай, лимонад?
– Нет, спасибо.
– Мне очень жаль, если мое бремя побеспокоило тебя, – говорит она. Я в замешательстве поднимаю брови. Она продолжает: – Люди не понимают. Он разрушил мою семью, – она смотрит через окно на крест, как бы разговаривая с ним. – Мой муж был ужасным человеком, но я не могу перестать любить его.
– Я понимаю, – говорю я.
– Я чувствую, что это так, – улыбаясь, она спрашивает: – Так ты готова увидеть его?
Мое лицо вспыхивает.
– Больше всего на свете.
Она кивает через плечо.
– Дальше по коридору.
Половицы скрипят подо мной, слышен шум новостей из последней комнаты. Я открываю дверь.
Сначала он не видит меня, сидит, опираясь спиной, на больничной койке, пинта мороженого стоит у него на коленях, большая ложка свисает из его рта. Он увлечен телевизором и не замечает меня так долго, что к тому времени, когда бросает на меня взгляд, слезы текут по моим щекам.
Кейси Харгрув: Извлечен с травмами
Ложка падает. Я задыхаюсь от смеха и вытираю свой нос.
– Они не сказали мне, что тебя увезли из больницы. Я ждала в ЛА, прежде чем Валери сказала мне, где ты.
Пауза затягивается между нами. Он смотрит на меня, видно, что выбит из колеи.
– Тебе нужна была операция?
– Эвелин. Какого черта ты делаешь на другой стороне комнаты?
Подбежав к нему, я беру его лицо в руки и целую. Я прижимаюсь своим лбом к его лбу, когда наши губы разъединяются.
– Я думала, что потеряла тебя.
Он усмехается.
– Большая часть меня все еще здесь. Пуля не задела мои жизненно важные органы. Хотя мое бедро сломано. Операция была дрянной.
– Это лучшая новость, которую я слышала за всю неделю.
– У тебя есть что– нибудь для калеки?
Я отстраняюсь.
Выражение его лица становится мягким.
– Ты как?
Я?
– Я в ужасе, – отвечаю я. Знаю, что не должна. Не сейчас. Только он должен иметь значение. Он жив и дышит у меня на руках. Это…это триумф.
И я знаю, для того, чтобы жить, действительно жить, я должна работать, чтобы сохранить это чувство в течение всей оставшейся жизни.
Две недели спустя
Дом
Есть две вещи, которых я боялась. Я не имею в виду чувство тревоги, которое ношу в себе, потому что каждый в мире хочет убить меня. Я имею в виду реальный страх, из– за которого у меня сводит живот, и из– за которого не могу спать по ночам. Первая мысль о том, что кто– то навредит Кейси и Валери. Нас показывают по всем телеканалам, говорят по радио, мы в Интернете. Большей частью в Интернете. Комментарии к статьям пестрят пытками и желаниями нашей смерти. Также есть теории заговора, но они, в основном, правдивы. Они про то, что мы сговорились, чтобы разрушить Передовой Центр, и в ходе этого убили невинную девушку.
Другая вещь, которая до полусмерти пугает меня – это мысль встретить Лиама.
У меня теперь новый номер телефона, но Лиам как– то узнал его. Может быть, его дала мама. Возможно, она думала, что этим помогает мне.
Когда я слышу его голос по телефону в первый раз, его голос спокойный. Чужой. И все же у меня перехватывает дыхание, горло сжимается, и я не могу произнести ни слова.
– Эв? Ты здесь?
Это не похоже на то, как я слышала его голос в тюрьме. Я заставила себя никак не реагировать, потому что думала, что он был нереальным. Но стены, которые я возвела, рушатся.
– Я здесь.
Долгое время он ничего не говорит. Я сижу на кухонном островке в доме моей мамы, держась за край гладкого мрамора так крепко, что суставы моих пальцев белеют.
– Мне нужно увидеть тебя, – говорит он мне.
***
Я не знаю, где было бы уместно встретить Лиама. Любое место, за исключение дома мамы, слишком многолюдно, но дом не может быть запятнан тем, что заставит меня чувствовать себя уязвимой. Но выбора нет.
Я решила подождать его во дворе. Босиком качаюсь на качелях. Помню, когда Лиам и я были еще в средней школе, мы делали это прямо под этим качелями, его тело над моим, и цепи скрипели над нашими головами.
Открываются деревянные ворота.
Он находит меня сразу же, как будто знал, что я буду здесь, на этих качелях.
Я встаю.
Он испуган, но и я тоже. Я медленно иду к нему, и когда пытаюсь обнять его, возвращается старый Лиам. Он прижимает меня к своей груди и целует в лоб.
– Боже мой, Эвелин. Я так сильно скучал.
Его руки скользят к моему подбородку и приподнимают его.
– Почему ты здесь? – спрашиваю я.
– В новостях сказали, что ты и двое других выживших состоите в заговоре против Передового Центра, потому что он неисправен.
– И ты веришь нам? – когда он кивает, я говорю: – Остальная часть вселенной думает, что мы сговорились сбежать.
Его губы находятся на опасно близком расстоянии от моих. Я знаю, что он хочет поцеловать меня. Я потратила пять лет, чтобы научиться читать по его глазам.