Я не видела изгнанного ирландского короля с тех пор, как девочкой была здесь с отцом, который приезжал с официальным визитом. Я вспомнила диалект, на котором говорили ирландцы, но меня удивляло, как много изменений произошло вокруг.
Фергюс и его люди жили в королевстве из болот, островов и усадеб, для которых расчищали участки леса. То, что когда-то было глушью, где жили пикты и водились звери, быстро становилось королевством Даль Риада.
– Здесь был маленький, тесный дом, когда я в первый раз принимал вас, – восторженно говорил наш хозяин, обводя рукой зал. Этот человек был румяный, веселый и дружелюбный. В середине комнаты светились огни в очаге, а кухарки, пажи и помогающие им дети переворачивали вертела, или мешали содержимое котлов, висевших на длинных цепях, прикрепленных к балкам. От стола к столу ходили собаки, нюхая остатки пищи и кидаясь за костями, которые бросали хозяева. Звучал смех и голоса, а потом раздались переливы арфы, и рассказывали о прошлом, хвастаясь, воины. У кельтов всегда так, и не важно, ирландцы они, бритты или бретонцы.
После того как со столов убрали, Тристан достал свою ирландскую арфу, и одобрительный шумок пробежал среди людей Фергюса.
– Смотри, что будет, – шепнул мне Артур и прежде чем обратился к нашему хозяину и громко, так, чтобы услышали все в комнате, сказал:
– Господин, я прошу позволения представить вам молодого талантливого музыканта из наших северных племен. Он и корнуэльский арфист будут услаждать ваш слух и в песне расскажут о содружестве, которое мы создаем с помощью Круглого Стола.
Послышался удивленный шепот, когда вышел молодой пикт и, застенчиво кивнув мне и Фергюсу, встал рядом с Тристаном. Остаток вечера эта пара потчевала нас народными песнями и напевами, а не историей и сказаниями. Веселые мелодии и чудесные слова, мирные и безыскусные, трогали сердца всех слушателей. Может быть, Талиесин был прав, когда говорил, что музыка – это божий дар. – О, госпожа, он просто чудо! – пробормотала пышненькая дочка Фергюса, не отрываясь глядя на Ланселота.
Я посмотрела на бретонца, чувствуя, как забилось мое сердце. Ланселота Озерного никак нельзя было назвать красавцем. У него был чересчур широкий лоб, слишком узкий подбородок и слишком толстые губы, даже руки его были чересчур изящны для воина. Но, тем не менее, он постоянно привлекал внимание женщин, даже если и не хотел этого. Сколько я ни пыталась понять, почему женщины так любят его, мне никогда не удавалось этого. Он был просто Лансом, и я настолько привыкла к его присутствию, что редко вспоминала, что когда-то он напоминал мне Кевина.
Понимание этого заставило меня замереть. Я всегда думала, что перемены – это что-то внезапное, что-то, вызываемое какими-то определенными действиями, например выигранными сражениями или смертями. Сейчас же, казалось, происходили совсем другие перемены – они наступали постепенно, и мы даже не подозревали о них: огромный новый мир идей и дружеских отношений медленно заменял старые представления, подобно молодым побегам, прорастающим на срубленном дереве.
Если это так, можно было бы считать, что все мы находимся в состоянии непрерывного движения, всегда на грани возможности стать чем-то иным. Я покачала головой. Я принимала мир таким, каков он есть, и мне не хотелось смиряться с мыслью, что все меняется.
После встречи в Дамбартоне Ланс уехал обратно на озеро Лох-Ломонд, обещая вернуться к нам в Каэрлеон, как только войско Хуэля сдастся. Мы тем временем повернули к Регеду, чтобы навестить моего отца.
Шли веселые летние дождички, а когда мы проехали последнюю горную гряду, перед нами открылся город Карлайль, а за большим каменным массивом, по которому через реку Идеи проходит Римская дорога, изогнулась дугой радуга. Глядя на этот пейзаж, мне становилось радостно. Когда я была девочкой, я очень не любила Карлайль, потому что его центральная римская часть, крепкий форт, чопорные дома казались мне чересчур строгими. Теперь же я с любовью рассматривала их, вспоминая, как мы с Кевином проводили время в конюшнях Стенвикса, моего отца, ведущего домой победоносных воинов, которые воевали вместе с юным Пендрагоном, и мою более позднюю встречу с Артуром.
Площадь в центре города заполнили торговцы, которых летом было особенно много. Они веселились, кричали и сплетничали. Торговцы поворачивались в нашу сторону и с благоговейным ужасом смотрели, как мы подъезжаем, а потом, узнавая нас, расступались и кланялись.
– Это Гвиневера и король, – крикнул кто-то, когда люди стали сбегаться из лавок и домов, чтобы посмотреть, как мы проезжаем.
Я улыбалась, махала рукой, желала всем им удачного дня и была невероятно горда, что возвращаюсь сюда в таком пышном сопровождении.
Привратник у ворот большого дома на берегу со страхом смотрел на меня.
– Ты ничего не слышала, госпожа? – спросил он, не дав мне слезть с лошади.
– Не слышала о чем?
– Его светлость… твой отец…
– Что с ним? – Я развернула Тень, чтобы человек мог подойти, а не кричать мне через порог.
– Король Леодегранс умирает в Эпплби. Вчера так говорили.
Мои пальцы сжали поводья, и Тень пугливо затрясла головой. Привратник протянул руку и схватил ее за узду, а я неверяще посмотрела на Артура.
– Отсюда далеко до Эпплби? – спросил мой муж.
– Нужно ехать целый день, – ответил человек. Артур снова посмотрел на меня.
– Уже вечер, Гвен. Будет лучше, если мы останемся здесь, а завтра утром сразу поедем. Я пошлю гонца сказать, что мы приезжаем.
Не в силах произнести ни слова, я только кивала головой. Предложение это, без сомнения, было разумным, хотя я думала только о том, как бы побыстрее оказаться рядом с отцом.
– Заходи в дом. – Артур протянул руки и помог мне слезть с седла.
– Мы еще так много не сказали друг другу, – прошептала я. – Он не может умереть… не может, пока я не сказала ему…
Артур обнял меня, пытаясь ободрить, но ничего не говорил, и я разрыдалась, когда мы шли к дому.
Ночью мне снились ужасные сны, в них моего отца волны уносили от берега, а я безуспешно и безнадежно боролась с прибоем, пока настойчивый громкий стук в дверь не разбудил меня. Артур тихо спросил:
– Кто там?
– Пеллеас. Я поймал бродягу, который прошел мимо дозорных. Говорит, что должен срочно видеть тебя. Он дал мне брошь, чтобы я мог установить, кто он.
Я поплотнее укуталась одеялом, ужасаясь мысли, что это может быть гонец, приехавший сообщить о смерти отца. Но брошь, которую Пеллеас передал Артуру, не походила на виденные мною ранее – на ней был вырезан красный с золотом дракон. Она поблескивала при свете фонаря.
– Я встречусь с ним, – ответил Артур, торопливо отыскивая свою одежду, а когда худой солдат вышел, он сказал мне:
– Это брошь Мерлина. Та самая, которую ему дал Амброзии. Не могу понять, почему бы ему просто не прийти. В конце концов, прошло столько времени, что пора бы уже перестать устраивать свои представления.
Я оделась, окрыленная появившейся надеждой. Может быть, маг спасет моего отца.
Молодой Пеллеас привел грязного и оборванного горбуна с изуродованным туловищем. И я, и Артур молча смотрели на него. Даже для искусного волшебника сотворить такое было бы трудно.
Мальчишка прошел, не показывая своим видом, что узнал нас, и опустился на колени перед верховным королем.
– Что это за глупости? – зашипел Артур, пытаясь поднять мага с колен. – Встань сейчас же!
– О нет, господин! Я не тот, о ком ты думаешь. Но у меня срочное сообщение… только для тебя. – Горбун метнул быстрый взгляд в сторону Пеллеаса, который настороженно стоял у двери, держа наготове нож.
Артур пристально разглядывал гонца.
– Если ты не Мерлин, то откуда у тебя эта брошь? – спросил он.
Не говоря ни слова, незнакомец повернулся и посмотрел на меня.
– Нимю! – закричала я.
Жрица молча кивнула и распрямилась.
– Мерлин сказал, что она поможет мне встретиться с тобой, – объяснила жрица, снова поворачиваясь к Артуру и забирая у него брошь. – Я пришла, чтобы предупредить тебя о вторжении в Портчестере. Это бандиты, которые пришли завоевывать, а не просто грабить земли и убегать.
– Откуда ты это знаешь? – Артур подозрительно смотрел на нее.
– Я видела их, считала корабли, говорила с девушками, которые прислуживали воинам.
– Где Мерлин? Почему не пришел он сам?