Персия Вулли - Гвиневера: Королева Летних Звезд

Я совсем забыла, что все кругом считают Мордреда членом семьи Гавейна, а не нашим сыном. Гавейн сел на скамью напротив меня и, сложив вместе концы пальцев, задумчиво их разглядывал.

– Мальчик знает, что случилось с его матерью?

Я медленно покачала головой.

– Если и знает, то никогда не говорит об этом. А Бедивер постарался, чтобы никто под страхом наказания не упоминал ее имени.

– Ну, пусть так и будет. Я придумаю, как ответить на его вопросы, когда он подрастет. – Гавейн вздохнул. – Такое долгое было лето. Когда-то надо остановиться и оглянуться. Наверное, уже прошли денечки, когда мы ни о чем не задумывались. Молодым хорошо – они жаждут умереть со славой, чтобы вечно жить в песнях. Но когда тебе уже за тридцать, когда твоя реакция уже запаздывает на какую-то долю секунды, хотя кроме тебя этого еще никто не понимает, значит, тебе нужно призывать на помощь опыт, а не рассчитывать только на храбрость.

Я молча смотрела на него, поражаясь тому, что самый буйный рыцарь Круглого Стола становится философом.

Он рассеянно поглаживал свою бороду и, хмурясь, заговорил, с трудом подбирая нужные слова.

– Я вот думаю, может быть, жизнь так устроена, что честность, как и опыт воина, приходит, чтобы придать тебе силы там, где когда-то тебя вел инстинкт. Инстинкт заставил Агравейна вытащить свой меч, инстинкт заставил меня овладеть Эттардой – и посмотри, что из этого вышло! Ты знаешь, – добавил он серьезно, – я посчитал нужным заехать по дороге сюда к Пеллеасу и извиниться. Он, по крайней мере, выслушал меня, а не прогнал с глаз долой. Но этого товарища я потерял навсегда, потому что предал доверие друга. – Я улыбнулась и положила руку на рукав рыцаря. Прежняя лукавая ухмылка появилась на его лице. – Это не значит, конечно, что я прославлюсь благородством, за которое сейчас воспевают Ланселота везде, где бы ты ни появился. – Гавейн фыркнул с насмешкой и завистью. – Ну ладно, бретонец это заслуживает – равных ему в сражении я не видел. Настало время начать думать прежде, чем лезть в драку или в постель. – Он опять разглядывал свои руки, а голос его стал еще тише. – Я много думал о женщинах… о матери, Рагнелле и некоторых других, с которыми был знаком. Как много обид я им причинял, даже не задумываясь, но сейчас мне хотелось бы, чтобы этого не было… во всяком случае, в будущем я буду стараться не поступать так.

В его глазах промелькнула грусть, когда он посмотрел на меня, и он сразу отвернулся. Я недоумевала, чем вызвана эта неожиданная робость.

– Я дал клятву, что буду приходить на помощь всякому, кто будет в ней нуждаться, но особенно это касается женщин, это для меня дело чести.

– О Гавейн! Это замечательно! – закричала я, глубоко тронутая его серьезностью. – И я не сомневаюсь, что скоро о тебе пойдет молва как о самом благородном и достойном доверия рыцаре, и, конечно, самом храбром.

Племянник Артура покраснел, потом расправил плечи и посмотрел мне прямо в лицо.

– Я надеюсь, госпожа, я очень надеюсь. Ну ладно, – закончил он, вставая, – пойду лучше поищу Мордреда. Артур говорит, что, скорее всего, он на плацу.

– Вероятно, – кивнула я и торопливо добавила: – Ты знаешь, я учила его ездить верхом и занималась с ним по утрам. Надеюсь, нам можно будет продолжать это.

– Конечно… – Рыжеголовый ухмыльнулся. – Может быть, заодно научишь его быть честным и благородным. Не помешало бы, если бы он выучился этому немного скорее, чем я.

Мы посмеялись. Потом я смотрела, как он уходит, важно расправив плечи и играя мускулами. Во все, что делал, он вносил такое потрясающее рвение, что я ошеломленно покачала головой.

С кельтами всегда так, думала я, забыв, что я тоже из кельтов.

Приближался Самхейн, и в Камелот стали возвращаться рыцари, которые на лето разъезжались по своим делам. Зал заполнили знакомые лица, люди обменивались новостями и шутками.

Из Бретани приехал Боре и привез с собой брата Лайонела, который при дворе появился впервые. Лайонел оказался менее хвастливым и общительным, чем его брат, но с таким же большим чувством юмора. Дагонет и эти братья часто веселили нас за трапезой.

Ко двору вернулись Пеллеас и Нимю, которые принесли свои брачные клятвы в святилище Эйвбери в ночь полной луны. Я наблюдала за ними и поняла, что их союз был таким же уютным и спокойным, как наш брак с Артуром. Возможно, в нем отсутствовала радость любовной романтики, но зато он был прочным. Если бы мне предложили выбирать, я бы выбрала то, что уже имела.

В середине зимы мы узнали, что Тристан женился на какой-то девушке из Бретани. Я замерла, гадая, знает ли Изольда, и надеясь, что она пребывает в неведении. Но что было бы, если бы женился Ланс… Разве я не хотела бы знать? Сама мысль об этом разбила бы мне сердце. На глаза навернулись слезы. Схватив плащ Игрейны, я поднялась на смотровую башню на крыше дома. Юный часовой уважительно кивнул мне и оставил меня наедине со своими думами. Натянув поплотнее капюшон, я прислонилась к оконной раме и рассматривала сверху землю, дожидаясь, пока мое сердце успокоится и высохнут слезы на глазах.

Полная луна высветила покрытые снегом холмы, и в сияющей голубизне ночи можно было увидеть только самые крупные звезды. Далеко внизу рощицы и лесные чащи казались черными пятнами, и то здесь, то там маленький золотой огонек усадьбы говорил о присутствии человека.

Я внимательно следила за одним из них, размышляя о людях, живущих там. Была их жизнь счастливой или печальной, страдали ли они от одиночества, или все их желания исполнялись? Что они знали о горестях и потерях, надежде и сомнениях? Любили ли они когда-нибудь? Или они были среди счастливцев, кому досталось благословенное счастье разделенной любви? А может, это мы втискиваем любовь в удобные нам рамки?

Мысль эта оказалась для меня новой, и я задумалась об этом, пытаясь рассмотреть ее с двух сторон.

Взять, например, Моргану с ее любовными порывами и честолюбием, которые были так плотно сплетены, что даже она сама не могла разобраться в клубке своих страстей. Казалось, она была не способна отделить одно от другого.

Полной противоположностью ей были Грифлет и Фрида, надежные и спокойные в своих отношениях друг к другу, но так же твердо, как и Моргана, преданные своему делу. Я подумала о главном псаре и о девушке-саксонке с особой нежностью и помолилась, чтобы их жизнь не стала такой сложной, как жизнь Ланса и моя.

Или Тристан и Изольда. Вот вам пара трагических любовников! Само воспоминание об их своенравном, эгоистичном поведении вызывало в равной степени боль и досаду, и я вернулась в своих мыслях к Пеллеасу и Нимю. Как и у Эниды и Герайнта, история их совместной жизни только начиналась, и я не знала, сумеют, ли такие непохожие друг на друга люди прожить многие годы вместе. Хотя, если на то пошло, неужели прочность и продолжительность брака являются истинным мерилом любви? Может быть, у некоторых супружеских пар брак продолжается больше из-за упрямства, а не благодаря прочной любви…

Любовь определяет судьбу человека! Любовь девы с лилиями была короткой и безответной, и все же я не могла сказать, что она не была прекрасной, по крайней мере, для нее…

Или любовь Паломида к Изольде, которую он превратил в идола, не имеющего ничего общего с тем, кем она была в реальности. Но боль от понимания того, что он никогда не сможет обладать ею, заставила его уехать на неизведанный Восток в поисках каких-то миражей, способных вытеснить ее из его сердца. А чувства тех, которых отвергли раз и навсегда? Бедивер, спокойно воспринявший выбор, который сделала Бригит. Гавейн, ставший циничным и распутным после расставания с Рагнеллой… Все это, разные проявления любви.

Мне и в самом деле казалось, что каждого из нас любовь изменила. Как, почему, каким образом и по какой причине – это было выше моего понимания, может быть, мне никогда и не суждено будет понять это. Но ее сила потрясала, и едва ли можно было назвать ее нелепой… В конце концов, любовь к мужчине заставила меня почувствовать себя женщиной, желанной и нуждающейся в защите, что и привело меня сюда, где, сидя в лунном свете, я дрожала от холода.

Похоже, здесь можно простудиться, подумала я и, грустно улыбнувшись часовому, стала медленно спускаться по лестнице.

Мне не понять всех странностей любви, достаточно знать, что она существует и прочно поселилась в моем сердце.