Сейчас, подобно неугомонным животным, они не могли найти себе места. Холл, казалось, был не в состоянии вместить всех их; высокие потолки казались слишком низкими, просторные комнаты слишком узкими, слишком ограниченными для них. Глядя на братьев, я вспомнила почему-то о диких лошадях, на которых еще не было клейма человека.
Среди моих кузенов Чендлеров был один человек, которого бы можно было назвать своим: Николас. Слава моего рыцаря в сияющих доспехах не померкла с годами. Как я любила мальчика в детстве, так же люблю и сейчас, уже мужчину; нежно, неизменно, несмотря на то, что меня обещали в жены Джерриту.
Братья были так похожи, но в то же время такие разные. Джеррит, как мне казалось, являл собою луну над морем, такую холодную и далекую. Николас же, был как солнце над торфяниками, теплое и сверкающее. Поэтому сейчас, когда он смотрел на меня, мне казалось, что я подобна распускающемуся цветку, который протягивает к нему свои лепестки с мольбой: «Сорви меня для себя». Но, тем не менее, несмотря на эти мысли, сначала пришлось протянуть руку Джерриту.
Хотя, как уже говорилось, мы были помолвлены со дня моего рождения, я почему-то никак не могла представить себе, как выйду за него замуж. Он был моим кузеном, но все равно никогда не был близок. Иногда мне казалось, что мы едва знакомы. А так как трудно представить себе свадьбу с незнакомцем, я старательно запрятала эти мысли в глубину сознания, а потом и вовсе забыла о них, надеясь, что со временем кто-то тоже забудет об этом. И действительно, если за все эти годы мне и приходилось вспоминать о Джеррите, то только иногда, где-то в глубине своих девичьих грез, и не более, как о какой-то неясной, смутной личности, непрошенной, незваной и нереальной.
Но сейчас, неожиданно, лишь только его пальцы крепко обвились вокруг моих, я почувствовала, как от их силы по телу пробежала дрожь, как будто в меня попала стрела. Однажды мне довелось ощущать подобную дрожь, когда ударила палкой по стволу корнуоллской ели. К своему удивлению я вдруг поняла, что Джеррит – реальный, он действительно существует.
От матери этот юноша унаследовал гордую, аристократическую осанку, и как у тетушки Мэгги, урожденной джентри,[4] у Джеррита был твердый характер. В двадцать два года он был очень похож на своего отца, высокий и крепко сложенный, хотя стройнее, гибче и мускулистее дяди Драко. В нем было что-то притягивающее, гипнотизирующее. Юноша напоминал мне дикого хищника, замершего над своей жертвой, прежде чем убить ее.
Изысканный, сшитый на заказ черный шелковый фрак с длинными фалдами обтягивал его широкие плечи и мускулистые руки. Дядя Драко не баловал своих сыновей, и им приходилось много трудиться на разработках и на складах в порту. Пенистое, кружевное жабо на хрустящей, батистовой, белой рубашке Джеррита спадало по широкой груди до упругого и плоского живота. Из маленького кармашка дорогого, серого с черным жилета свисала серебряная цепочка от часов. Черные, шелковые панталоны обтягивали мускулистые бедра и икры.
Темные, блестящие, как гагат волосы, сейчас слегка взъерошенные ветром, были зачесаны назад, открывая его смуглое, сатанинское лицо. «Хотя внешне кузен и напоминал дядю Драко, у Джеррита – более утонченные черты лица, как у волка», – подумала я, привыкши отождествлять людей с животными. Под опушенными бровями, на смуглом лице сияли глаза цвета обсидиана.[5] У Джеррита был благородный чувственный рот, прямой точеный аристократический нос, впалые щеки и резко выступающий волевой подбородок.
Если бы он жил в другое время, то наверняка был бы пиратом, потому что, несмотря на свою безупречную одежду и изысканные манеры, в нем имелось что-то первобытное и грубое, скрывающееся за его внешним видом, что-то темное и какое-то расслабляющее. Как я и предвидела еще несколько лет назад, Джеррит стал человеком, которому лучше не становиться поперек дороги, человеком, который рожден, чтобы требовать и получать то, что хочет. Понимание этого сильно взволновало меня. И я задрожала, когда он из-под полуприкрытых век окинул меня дерзким взглядом, задержавшись на лице. Джеррит склонился над моей рукой и слегка коснулся ее губами. Казалось, от ощущения его губ на коже меня пронзило электрическим током и я, как неуклюжая школьница, едва сдержалась, чтобы не отдернуть руку.
– Ты прекрасно выглядишь, Лаура, – растягивая слова произнес кузен низким, бархатистым голосом своего отца. Его глаза горели как два темных огонька, когда он оценивающе смотрел на меня. Была ли в них хоть капля интереса? – Да, действительно очень хорошо! Клянусь, никогда не подумал бы, что из этих развевающихся косичек и такого неуклюжего ребенка однажды вырастет такая поразительная красавица.
От этих слов я залилась краской и обнаружила, что не могу больше смотреть ему в глаза. Никогда раньше Джеррит не смотрел на меня так, и мне стало весьма неловко от его оценки. У меня было такое ощущение, что я только что пробежала большое расстояние и теперь выдохлась. Сердце бешено колотилось в груди.
Совершенно сбитая с толку взволновавшими меня ощущениями, я резко вырвала пальцы из руки кузена и энергично потерла их, пытаясь унять дрожь. Почувствовав себя неловко из-за своей грубости, мне вовсе не хотелось извиняться, потому что, снова взглянув на Джеррита, сложилось такое ощущение, что он смеется надо мной. «Бесстыдный, нахальный плут!» – подумала я.
Джеррит нисколько не изменился с детства, когда насмехался над поклонением моему герою Ники, его поведение осталось таким же вызывающим, как и всегда.
Но, зная, что мы не одни, да не время и не место сейчас затевать ссору, особенно если не уверена, выйдешь ли победителем, я сдержала уже готовые было сорваться с языка резкие слова. В конце концов, что такого натворил Джеррит? В чем можно его обвинить?
Сделал мне комплимент да поцеловал руку? Я буду выглядеть полной идиоткой, если выскажу ему свое недовольство. Как мне удастся объяснить, что мое дурацкое волнение рождено внутренними ощущениями, которые этот красавчик невольно вызвал в ранимой душе. С трудом проглотив комок в горле, я отвернулась, от злости пожелав ему вечные муки.
Юноша был совершенно не похож на Николаса, которого я любила, Николаса, обожаемого с детства, Николаса, за которого так хотелось выйти замуж. Несмотря на то, что я была обещана в жены Джерриту, мои мысли были только о Ники. Приходилось отчаянно надеяться, что все каким-нибудь образом устроится так как надо.
Но сейчас, по некоторым причинам, обнаружилось, что нельзя больше игнорировать тот факт, что мой жених – Джеррит. Я никогда не возражала против этого. У него были все причины считать меня своей невестой. А так как Джеррит тоже не возражал против нашей помолвки, то я могла только предполагать, что для этого человека она если не желанна, то, по крайней мере, приемлема. Независимо от этого, мой жених не был похож на человека, который с легкостью уступит что-либо другому. Я не понимала, почему была настолько глупа, что до сих пор не объявила ему и нашим родителям о своих истинных чувствах.
Хуже всего была болезненная неуверенность того, что если по некоторым причинам, Джеррит и освободит меня от нашей связи, сможет ли Николас полюбить свою кузину так, чтобы попросить ее руки? Он никогда не делал мне намеков на это. Но неужели нет? Ведь все эти годы Николас приезжал в Грандж, как только выпадала такая возможность, даже если знал, что Гая не было дома. И не он ли каждый раз интересовался у Сайкса: дома ли я? Не этот ли человек говорил мне: «дорогая Лаура» и на прошлое Рождество целовал меня под омелой, когда никто не видел? Поцелуй был далек от братского. Он должен любить свою кузину. Должен! Но, тем не менее… Меня грызли сомнения, потому что слишком часто слышала, как он клялся, что рожден вольной пташкой, подвластной только воле ветра.
– Пусть Джеррит будет одним из тех, кто хочет привязать себя к жениной юбке, не имея ничего взамен, дорогая Лаура, – сказал бы Ники, посмеиваясь надо мной, – тем более, что это будет твоя юбка. Но, смешно сказать, ему все равно. А что касается меня, то я хочу посмотреть мир, хотя, должен признать, было бы неплохо, чтобы кто-нибудь готовил и стирал мои рубашки.
– Держу пари, что я чудесно выглядела бы с кастрюлей в руках и со стиральной доской, – однажды в шутку ответила ему я, хотя, в сердце, говорила искренне.
Черные глаза Ники вдруг подозрительно сверкнули и он сказал:
– Да, готов поспорить, что это так.