Мишель Яффе - Нимфа

Криспин первым показался из-за кустов, снимая с уха налипший пучок травы, следом за ним вышла Софи, стараясь не смущаться. Она заглянула через плечо Криспина и прочла вместе с ним следующее:

«Криспин и Софи!

Мне хотелось бы лично поздравить вас с этим счастливым событием, но меланхоличный грубиян, который все время проводит, зализывая сердечные раны, неподходящая компания в такой радостный день. Я от всей души желаю вам счастья, о котором когда-то мечтал сам и в невозможности которого убедился теперь. Но вы двое его, безусловно, заслуживаете.

Я распродал свое имущество и оставил все деньги для помощи неимущим, о которых, я надеюсь, от моего имени позаботится Софи. Все мои надежды на будущее сосредоточены в вас двоих. Знайте, что когда сегодня от берегов Англии отчалит военный корабль «Феникс», направляющийся в Испанию, на его борту будет находиться капитан, сердце которого навсегда сохранит благодарность и любовь к вам. Ваша дружба — это единственная ценность, которая у меня осталась.

Примите в подарок эти две вещи, в знак глубокой признательности и на память о связавшей нас вечной дружбе.

Ваш Лоуренс».

Криспин вопросительно посмотрел на Терстона, и тот протянул ему сверток. Развязав веревку, Софи развернула упаковочную бумагу и обмерла.

Перед ней была восхитительная картина, несомненно, принадлежащая великому мастеру. В центре морского пейзажа из воды поднималась чудесная женщина, обнаженная, с распущенными волосами, которые окутывали ее тело, скрывая наготу и одновременно делая ее более таинственной. Женщина смотрела с картины, улыбаясь и щедро одаряя зрителя своей красотой.

Криспин заметил кусочек пергамента, засунутый за раму, и развернул его. «Я подумал, что тебе должна понравиться эта картина, потому что она всегда напоминала мне о Софи, — вслух прочел Криспин записку Лоуренса. — Полотно принадлежит знаменитому итальянцу по имени Сандро Боттичелли. Его сын, у которого я купил полотно, сказал, что отец потратил целых два года на две картины: на ту, что называется „Рождение Венеры“, и эту, под названием „Нимфа“. Первую он продал какому-то флорентийскому графу, а эту оставил себе, считая ее очень удачной. Возможно, в вашем доме не найдется места для такой старой и бесполезной вещи — видишь, левый угол уже стал трескаться, — так что можешь распорядиться ею по своему усмотрению, например, пустить на растопку или использовать как-нибудь еще».

— Лоуренс, какой же ты грубиян! «Пустить на растопку»! — покачал головой Криспин и посмотрел на Софи. — Это самое ценное полотно из коллекции Лоуренса. Мой кузен Тристан хотел купить его несколько лет назад. Он считает, что эта картина стоит дороже всей его коллекции, а возможно, дороже всех британских коллекций, вместе взятых.

— Она прекрасна, — прошептала Софи, зачарованно любуясь рыжеволосой женщиной, поднимающейся из воды.

— Это правда. Но раз Лоуренс такой шутник, интересно, каков же другой его подарок? — Он обернулся к Терстону. — Где вторая посылка?

— Другой посылки не было, сэр. — Наверное, впервые в жизни Терстон выглядел растерянным. А Криспин, напротив, почувствовал облегчение. И вдруг раздался оглушительный взрыв, и небо над Темзой и Сандал-Холлом вспыхнуло зелеными звездами.

— Смотри, Криспин, вон другой подарок! — воскликнула Софи и потащила его за руку к реке. Десятки барж стояли на якоре напротив дома, и с каждой взмывал вверх фонтан разноцветных огней. Некоторые стреляли высоко в небо, проливая на землю каскады золотых искр; другие — низко, превращая воду в струящуюся огненную лаву. И вдруг среди фейерверков в темноте высветилась фигура единорога, на шее которого болталась пара игральных костей. Единорог вспыхнул несколько раз, а затем рассыпался искрами и сполз в реку.

Затем на центральной барже появилось золотое яйцо, которое постепенно росло и наконец треснуло, выпустив на волю огромную птицу с красными крыльями и золотым туловищем. Сказочный Феникс задрожал в вышине и взорвался, а на его месте появились буквы С и К. Они медленно ползли навстречу друг другу и сплелись в огромное красное сердце. Прежде чем дым от фейерверка успел рассеяться, в небо взмыла стая белоснежных голубей. Тысячи голубей, к лапкам которых были привязаны бриллианты. В свете прожекторов, направленных с барж, голуби сделали круг над Сандал-Холлом и скрылись в ночном небе.

Криспин и Софи стояли бок о бок на лестнице, ведущей к дому, и, взявшись за руки, смотрели в небо до тех пор, пока не скрылся из виду последний голубь.

Из поколения в поколение передавали люди рассказ о чудесном летнем дне 1588 года, когда в небе над Темзой загорались огненные картины, военный корабль «Феникс» снялся с якоря и отправился на битву с испанцами, а триста лондонских семей за одну ночь превратились из нищих в богачей, потому что с неба на них пролился бриллиантовый дождь.

Его преследовали.

За ним шли двое. Не оборачиваясь, он знал, что они здесь, он чувствовал их присутствие. И слышал их.

— Племянник, входить туда неприлично, — сказала леди Присцилла, наступая ему на пятки.

— Это просто недопустимо, — поддержала сестру леди Элеонора, подходя с другой стороны.

Но Криспин, не слушая их, взбежал по лестнице, прыгая через четыре ступеньки. Он пробежал через недавно оборудованную комнату для игр и ворвался в свои апартаменты. Миновав библиотеку, где ворон Грип учил малыша Терстона говорить: «Раздевайся!» — Криспин оказался в спальне.

Октавия немедленно протянула ему влажное полотенце и уступила свое место. Он приблизился к кровати, на которой лежала Софи. Она закрыла глаза, и из ее груди вырвался еще один крик.

— Давай тужься, моя хорошая, — шептала ей на ухо молодая белокурая женщина. — Еще разок.

Софи открыла глаза и заметила Криспина, который мокрым полотенцем вытирал испарину, выступившую у нее на лбу.

— Я больше никогда не позволю уговорить себя на это, — сквозь стиснутые зубы простонала она. — Если ты еще раз попытаешься это сделать, наверное, я тебя убью.

— Наверное? — Он склонился и поцеловал ее в лоб.

— Наверное, — улыбнулась она, но ее улыбка вдруг стала превращаться в страдальческую гримасу, за которой последовал крик. — Черт тебя побери, Криспин! Как ты мог так со мной поступить? Мне очень, очень плохо!

— Прости меня, Софи. Если я могу чем-нибудь помочь тебе, только скажи, я все сделаю.

Вены вздулись на ее шее, когда она отчаянно закричала:

— Прикажи зажарить поросенка!

— Уже показалась головка, — сообщила Бьянка невестке. — Еще немножко, Софи, моя хорошая.

Софи схватила руку Криспина и стиснула ее так, что хрустнули кости.

— Суфле из шпината, — простонала она.

— Еще разок. Ну давай, постарайся, — твердила Бьянка. Криспин сам едва не закричал, когда Софи завопила, срываясь на визг:

— И груши!

В тот же момент комнату огласил плач младенца. Крошечной рыжеволосой девочки. Нового фамильного сокровища Фоскари.