Аркадий Трифонов - Охота на бабочку

У нее вдруг словно все потемнело в глазах.

— Не смей меня так называть! Слышишь, не смей!.. — закричала она вне себя.

— Ты чего? — удивился морячок. — Обиделась, что с пидором тебя сравнил? Не стоит. И потом, вы, шлюхи, с опущенными одного роду-племени будете. Котяра твой тоже пидор знатный, за версту видать. Не долго ему еще на воле гулять осталось… — If you keep going West, young man, soon you will end up in Siberia! — как любит говорить наш чиф.

Он хлопнул себя ладонями по голым коленям и оглушительно захохотал.

— Слушай, — перебила она его. — Ты заплатил за ночь, так нечего время зря терять. Давай продолжим, но вот только меня больше так не называй.

— Как — так?

— По имени.

— А то что будет? — прищурился он. — Сдашь меня в здешнюю ментовку?

— Убью, — сказала она тихо, но твердо.

Анастасия — так ее называл когда-то только один мужчина. Было это так давно, что даже не верилось, что было. «Анастасия» — лишь звучало в ушах. А мысли уже «отматывали» назад пленку памяти…

Было ль, не было, травой поросло…

Настя Снежинская родилась в красивом южном городе, где прошло все ее детство. Она росла легким ребенком и никогда не создавала проблем родителям. Тихо играла со своими куклами, тихо читала книги и, кажется, больше ничем не занималась. Впрочем, она с шести лет изо дня в день ходила в секцию художественной гимнастики и всей душой возненавидела этот вид спорта. Чего-то она там добивалась, получала медали и грамоты, но все это было гораздо важнее для родителей, нежели для нее самой. В школе ее считали не то чтобы ленивой, скорее инертной, но она каким-то образом умудрялась быть лучшей ученицей.

В отношениях с мальчиками Настя преуспевала в «уловках разных женского кокетства». Но дурочкой не прикидывалась, наоборот — культивировала имидж умной, злой и красивой стервы. Такой, какими представлялись ей телевизионные дивы. Не понятно, являлась ли она стервой на самом деле, во всяком случае, мальчики реагировали по-разному: одни восхищались и носили ее портфель, другие злились, не давали прохода и этим же портфелем лупцевали. И так продолжалось до седьмого класса.

В седьмом классе, осенью — Насте исполнилось к тому времени четырнадцать лет, а выглядела она на полных семнадцать, — ей довелось испытать то, о чем лишь перешептывались, замирая, ее подруги. Свой первый сексуальный опыт.

Однажды после уроков парень из десятого «А», уже давно бесстыдно пялившийся на нее на переменках, затащил Настю в школьную раздевалку и там без лишних слов повалил ее на деревянную лавку. При этом он старался показать себя многоопытным и знающим любовником, хотя весь его опыт заключался в ежедневных занятиях онанизмом, в которых не последнюю роль играла книга «Акушерство и гинекология» 1964 года издания. Боли она не помнила. Хотя, наверное, боль была, потому что она кричала. А парень, этот белокурый херувимчик, зажимал ей рот потной ладонью и натужно сопел. При этом другой рукой пытался расстегнуть неподдающийся лифчик и почему-то, скорей всего от испуга, постоянно шипел ей на ухо: «Молчи, сука, молчи!» Опыт общения с научной книжкой и частые занятия рукоблудием сыграли над парнем злую шутку. За три минуты их неуклюжего общения он испытал преждевременную эякуляцию, что спасло Настю от потери девственности, однако испортило ей новую школьную форму.

На крики Насти сбежался почти весь остававшийся в школе персонал…

Потрясение было огромное, на всю жизнь. Но все, случившееся всего за каких-нибудь три минуты в школьной раздевалке, меркло перед тем, что пришлось испытать Насте в последующие дни. Школу будоражило в течение двух недель. Настя все это время продолжала ходить на занятия как ни в чем не бывало. Девчонки из ее класса ни о чем не спрашивали, но старались держаться от Насти подальше. А их красноречивые взгляды и перешептывания за ее спиной говорили о многом. Учителя словно не замечали Настю и не вызывали к доске. Парни из старших классов теперь смотрели на нее с особым интересом, ухмылялись и отпускали в ее адрес недвусмысленные выражения. Несколько раз в школу вызывали родителей, ей и тому парню устраивали очные ставки в кабинете директора, беседовали также с глазу на глаз, стараясь вытянуть при этом все подробности. И это было самое ужасное. Настоящий кошмар.

Школьное начальство и учителя сразу попытались замять дело, как говорится, «спустить на тормозах». Школа была в городе на хорошем счету, поэтому до широкой огласки и следствия не дошло, решили все закончить полюбовно, с примирением сторон. Ведь на случившееся можно было посмотреть и по-другому. А что, если Настя сама спровоцировала парня на ЭТО?.. Ходит в коротких юбках — а классная уже делала ей замечания, и не раз. Красится, строит мальчикам глазки, была замечена на городской дискотеке… Может, парень и не виноват. То есть виноват, конечно, что поддался на провокацию, но все у них произошло по обоюдному согласию…

Больше всего Настя страдала, видя, как переживают случившееся с ней ее родители. Особенно было жалко маму.

Она любила своих родителей. Маму — скромную, красивую женщину; очень домашнюю и мягкую. Папу — умнейшего человека, компанейского, веселого и активного. Она унаследовала черты характера обоих, и на всю жизнь, видимо, остался в ней этот гремучий коктейль — сильной воли отца и нежности матери. Казалось, что она вся соткана из противоречий. Тихая и безобидная, с одной стороны, бойкая и находчивая — с другой. Логика в ней сочеталась с диким безрассудством. Она умела аргументированно отстаивать свою позицию, но, случалось, тупо спорила, не приводя никаких доводов.

И когда назначили совет пионерского отряда класса, на котором одноклассники собирались обсудить ее недостойное поведение, Настя решила: этому не бывать никогда. В тот день она не пошла в школу, сославшись на недомогание. Когда родители ушли на работу, включила музыку на полную громкость, взяла на кухне самый острый нож, включила воду в ванной комнате и там заперлась…

Видно, мама сердцем почувствовала что-то неладное, прибежала с работы, с помощью соседа удалось взломать дверь в ванную. Все дальнейшее происходило с Настей словно во сне. «Неотложка», горестные причитания матери, беспомощно опущенные плечи отца. Настю не забрали в больницу. Врач «скорой помощи» посоветовал соблюдать дома полный покой, ограничить общение с кем бы то ни было и обратиться к опытному психотерапевту. А спустя неделю Настя уже училась в другой школе.

И вновь потянулись для нее однообразные, серые будни: скучные школьные уроки, унылые перемены, занудные наставления взрослых.

«Не ходи в коротких юбочках!.. Сними серьги!.. Не дурачься, посмотри на себя в зеркало, на кого ты похожа!.. Не строй глазки мальчикам!.. У нас в семье нет большого достатка, поэтому думай об учебе!.. Не будешь хорошо учиться — станешь подметать улицы или мыть окна в порту!» — все это она слышала, начиная с детского сада. И в школе, и в семье было принято любыми способами подавлять врожденную сексуальность советской девочки, внушать ей мысль, что быть женственной — это плохо. Она имела право и обязанность стать скромной девушкой, хорошей хозяйкой, заботливой матерью, но сексуальной женщиной — ни в коем случае!..

Время лечит. Так думали ее родители, тихо радуясь, что все плохое для дочери осталось позади. И в новой школе никто ни о чем даже не подозревает. Настя так не думала. Что-то не давало ей покоя, будоражило, мешало спать по ночам. Мысленно она то и дело возвращалась в школьную раздевалку, все еще испытывая ужас и омерзение и одновременно ощущая что-то несбывшееся, чего особенно желала сейчас. «Ну почему этот дебил не смог тогда сделать все так, как надо?.. Уж коль опозорил на весь белый свет, то пусть было бы правдой то, о чем все говорят, а так… Что-то и случилось, и не случилось — какая глупая ситуация».

То первое испытанное ею ощущение, хоть и не доведенное до логического конца, продолжало мучить ее и до сих пор будоражило воображение.

Уже потом, спустя несколько лет Настя как-то в пылу откровения рассказала о том случае своей подруге. И спросила: