— Да.
— Это был не вопрос.
Меня стала порядком раздражать вся эта ситуация. Безусловно, я благодарна ему за все, но «прикрывать спину», как он выразился, значит все-таки рисковать собой. А я имею право знать, с какой целью пойду на это. Ведь Валькирия всегда говорила, что страшно, когда не знаешь, за что ты умрешь.
— Несмертный Джо мертв, — напомнил Макс. — А гибель таких, как он, не проходит бесследно, — Макс снова замолчал и прикрыл глаза. Но в этот раз молчал он недолго. — На Свинцовой Ферме и в городе у Джо были заключены выгодные для них сделки. И никто не хочет так просто менять свои порядки, — он даже не повернулся в мою сторону, когда я опустилась на камни рядом с ним. — Мне надо разобраться кое с кем, чтобы не нашелся новый Несмертный идол.
— Откуда ты знаешь, что так будет лучше?
— Я не знаю, — кивнул Макс. — Стаду нужен загонщик, и сейчас у них есть шанс получить вменяемого человека на эту роль.
— Ни за что не поверю, что такие остались, — перебила я, широко улыбнувшись. Пересохшая кожа губ тут же больно треснула, и во рту появился солоноватый привкус крови.
— Остались, — Макс покосился на меня, когда я приложила пальцы к губам. Несколько минут мы провели в молчании, пока я обдумывала его слова. Теперь все стало немного понятнее. Не ясно, правда, кому может выпасть такая честь, как сменить «очень даже смертного Джо». Хотя, есть одно предположение…
— Фуриоса.
— Да, — Макс согнул ноги в коленях, положив на них локти.
— Ты не очень-то похож на альтруиста. Почему ты ей помогаешь?
— Это не твое дело.
Возможно, меня должны были задеть его слова, но если подумать, он прав. Я и так задаю слишком много вопросов.
Старухи в лазарете всегда учили нас быть благодарными. За каждую мелочь, которой смог порадовать нас день. И даже если ни о чем хорошем к вечеру вспомнить не удаётся, то можно быть благодарной просто за то, что сегодня ты выжила. Макс не убил меня. Да, я действительно не понимаю, почему. Но он не убил меня сам и не дал это сделать мне, когда подобное решение показалось мне вдруг единственно правильным. Наверное, стоит просто быть благодарной за это. «Просто ешь» И все. Не проси лишнего. Жизнь и так любит тебя больше, чем других…
В этот раз ночь выдалась не такая холодная. Может быть, потому, что тело не колотило от недостатка сил, а может, предстоящая неизвестность нашего пребывания в городе настолько забила мою голову, что ни о чем другом я не могла думать. Мы молча смотрели на мигающие звезды, пока Макс не посчитал нужным нарушить молчание.
— Где вы прятались до того, как ты отстала?
— С чего ты взял, что мы прятались?
— Твоя кожа, — он кивком указал на мои ноги, которые я вытянула перед собой. — Солнце обжигает только тех, кто редко ему показывается. Когда ваша земля заболотилась, вы спрятались. Иначе бы цвет твоей кожи был бы, как мой.
Я снова опустила взгляд на его загорелые руки, а затем, посмотрев на свои, красные, с облезлой кожей, подумала, как же легко меня можно раскусить. Я словно открытая книга.
— В скалах, далеко отсюда, были небольшие пещеры… — небрежно ответила я. — Макс, — позвала я, и услышала тихое мычание в ответ. Я вдруг поняла, что именно меня смущало в его голосе. Отсутствие агрессии. Те враги противоположного со мной пола, которые мне встречались, только рычали, словно дикие звери, стараясь отвоевать свое право на существование, свое место под этим ядовитым солнцем. А он отозвался на свое имя так спокойно. Мужчина всегда воспринимался мной как объект повышенной опасности, который, как правило, сильнее меня. И самое разумное, что может прийти тебе в голову при встрече с ними — держаться от них подальше. Только отец, напротив, был для меня тем оплотом уверенности и надежности, о котором рассказывали мои соплеменницы. И которого я никогда не видела и знала только по этим рассказам.
— Чего тебе? — хрипло спросил Макс, пока я погрузилась в раздумья. Я и не заметила, что позвала его и замолчала.
— В городе любой поймет, что мы не местные.
— Закутаем тебя чем-нибудь.
— А ты?
— Ко мне никто не сунется.
— Я смотрю, ты не стремишься быть незамеченным?
На мое удивление, Макс тихо усмехнулся, показав кривоватые передние зубы. Я несмело растянула саднящие трескавшиеся губы в ответной улыбке. Удивительное чувство витало вокруг. Старицы в лазарете всегда говорили мне, что плачут те, кто жалеет себя. Как бы ты не выгораживала свои слезы, ты в первую очередь оплакиваешь то, что хотела для себя. Но это и делает нас людьми. Слезы и смех. Они говорили, что мы смеемся тогда, когда нам уже нечего терять. Когда мы потеряли все, чем дорожили, и перед тем, как враг захочет забрать у тебя последнее — жизнь, улыбнись. Тебе нечего бояться. Ты свободна от всего. С этими принципами на устах мы сражались, словно умалишенные. И именно это давало нам силы держать падальщиков подальше от себя.
Но эта улыбка Макса, такая искренняя, но в то же время вымученная, будто он не улыбался уже много лет, дорогого стоила. Любая бы из нас поняла, что этому человеку больше нечего терять. Почему? Да потому что он, похоже, потерял все, что у него когда-то было.
— Знаю, это не мое дело, но перед кем ты пытаешься загладить вину?
— О чем ты?
— Когда делаешь что-то для кого-то… — я попыталась объяснить, но никак не могла подобрать нужные слова. — Ты не просто так помогаешь людям в Цитадели обрести здравомыслящего правителя. Ты делаешь это для себя. Ты хочешь спокойствия.
— Ты верно подметила, — тихо ответил он, со вздохом подложив сложенные ладони под голову. — Но это не твое дело.
Больше я не произнесла ни слова. Зря, наверное, я решила спросить его об этом. Ведь решила же не лезть в душу. Зачем?
— Я просто хочу, чтобы этот проклятый хаос, который творится вокруг меня, в один прекрасный день рухнул, — голос Макса прорезал тишину. Мне вдруг стало невероятно жаль его. Да, мы все бежим от чего-то. От былых воспоминаний, какими бы они не были, хорошие или плохие. Или же от себя самих. Потому что те существа, которыми мы стали, далеки от бывших представлений о человеке разумном.
— Взгляни на хаос по-другому, может, это именно то, что ты ищешь?
Под пристальным взглядом Макса мне стало не по себе. Невольно захотелось спрятаться, провалиться прямо под этот проклятый остывший песок. Но вместо этого я только подтянула к себе ноги и натянула на колени край туники.
— Как тебя зовут? — неожиданно спросил Макс, продолжая сверлить меня все тем же прищуренным взглядом.
— Астилив.
— Астилив?
— Да. Или просто Лив. Отец дал мне имя. Оно означает «любовь к жизни».
— Астилив, — снова повторил Макс, и, сдвинув брови к переносице, посмотрел на мерцающие в дали звезды. — Надо ложиться спать, Лив. Нам нельзя заезжать в город на машине.
— Оставим ее неподалеку? — уточнила я, подумав, что меньше всего на свет хочу снова шагать по раскаленному песку, пусть и в компании Макса. И в ответ я опять услышала такое тихое утвердительное мычание. Снова это тихое «да». От звука его голоса становится так спокойно…
***
Я сама не заметила ночью, как сон сморил меня. Но, проснувшись, я резко вскочила, потому что поняла, что солнце уже давным давно взошло, я, должно быть, проспала уйму времени и, скорее всего, задерживаю своего спутника.
Но то, что я обнаружила, повергло меня в абсолютное замешательство.
Макс пропал.
Машина, полные баки бенказа, небольшой сверток с вяленым «беднягой», вода в таком объеме, что дух захватывало, консервная банка с торчащим из нее обгоревшим фитилем. Все это было на месте. Даже тряпичная сумка с огромным количеством оружия и боеприпасов все так же лежала на заднем сиденье. Только вот хозяина всего этого нигде не было.
Не думаю, что он стал бы дожидаться зенита, чтобы выдвинуться к городу. Странно это все. Может, он ушел на разведку? Наверное, надо подождать его здесь.
Еще раз осмотрев машину, я убедилась, что все то, что мне запомнилось, осталось в неизменном виде. Несколько фляжек, валяющихся на дне машины, говорили о том, что, даже если он ушел осматривать окрестности, он ушел без воды. Такое возможно?
Прошло еще несколько часов, прежде чем ко мне в голову пришла мысль, что Макс оставил машину и меня не по своей воле. Падальщики? Возможно, но тогда почему все добро осталось здесь нетронутым? Какую именно засаду Макс боялся встретить на тракте? Проклятье! Куда же подевался?!