Сейчас все расселились вокруг стола, наслаждаясь вкусной едой Ласкомба и веселой беседой. И если они по-прежнему скучали по ученому главе семейства, умершему так внезапно, то скрывали это. «Порой три года кажутся долгим сроком», – размышляла Джулия, но отец представал в ее памяти ясно, как живой, и она знала, что мать и Эсме чувствуют то же самое. И не сомневалась: так же думает и преданный Ласкомб.
Джулия полагала, что после приглашения на чай с тостами профессор проявит к ней больше дружелюбия, но ее ждало разочарование. Его «Доброе утро, мисс Бекуорт» вновь вернуло ее, фигурально выражаясь, на расстояние вытянутой руки. После добродушного «Привет, Джулия» профессора Смита странно было называться «мисс Бекуорт». Почти все в больнице обращались к ней по имени, и Джулия надеялась, что новый шеф узнает об этом и последует обычаю.
Он серьезно нагружал ее работой, но поскольку и сам трудился не меньше, если не больше, жаловаться было не на что.
Несколько дней прошли под знаком тревожной вежливости: холодной – с его стороны, и неловкой – с ее. «Я привыкну», – успокаивала себя Джулия как-то вечером, записывая под быструю диктовку профессора, а потом подняла глаза и увидела, что он ее разглядывает.
– Так, будто я опасна и готова взорваться, – объясняла она позже матери.
– Скорее, погружена в свои мысли и за много миль от работы, – поправила миссис Бекуорт, и Джулии пришлось с ней согласиться.
Чая и тостов больше не было. В половине шестого профессор пунктуально отсылал Джулию домой, а сам, как она предполагала, работал за столом допоздна, разбирая бумажные завалы, поскольку большую часть дня проводил на обходах или консультациях. Доктор занимался и частной практикой. В ранние дневные часы он отсутствовал и, по мнению Джулии, именно тогда принимал своих пациентов. «У него загруженный день, но и у меня не меньше».
Конечно, каждый раз в столовой Джулии устраивали перекрестный допрос по поводу шефа, но она ничего не могла рассказать. А даже если бы и могла, все равно бы хранила верность и, не теряя рассудительности, молчала. Человек имеет право на личную жизнь.
Ван дер Дрисма отчасти представлял, какое любопытство пробудил в сотрудниках «Сент-Браво», но игнорировал его. В первую и последнюю очередь профессор был гематологом, и все остальное бледнело перед его интересом к работе и пациентам. Конечно, у него существовали и другие увлечения: очаровательный маленький коттедж с внутренним двориком на тихой обсаженной деревьями улице и другой коттедж возле Хенли, позади которого небольшой сад спускался к реке; а в Голландии – другие дома и семейный особняк.
У профессора имелось множество друзей и семья. Он жил насыщенной жизнью и пока о браке не задумывался. Никто – ни одна женщина – не будоражил его сердце с тех пор, как он влюбился в ранней юности и был отвергнут ради мужчины более взрослого, состоятельного и уже достигшего высот в профессии. Ту любовь ван дер Дрисма перерос много лет назад – на самом деле сейчас он не мог понять, что же нашел в той девушке, но ее отказ посеял в нем семена решимости преуспеть в работе.
Сейчас он удовлетворил свои амбиции и за это время научился с настороженностью воспринимать хорошеньких девушек, которых постоянно представляли ему друзья. Профессор хотел не просто хорошенькую девушку – он нуждался в интеллигентной компаньонке, способной вести его дом, ужиться с его друзьями, развлечь их и снять с него не имеющее значения бремя общественной жизни. Она должна хорошо выглядеть, уметь одеваться, родить ему детей…
На этом ван дер Дрисма, как правило, останавливался. Конечно, такой женщины не существует. Он хотел совершенства. «А подобного, – цинично размышлял профессор, – в женщине быть не может». В конечном счете ему придется смириться с той, что ближе всего к идеалу.
Естественно, эти мысли он держал при себе. Никто из тех, с кем он встречался на званых обедах или вечеринках, не догадался бы, что за мягким выражением лица доктор скрывает надежду найти женщину, на которой хотел бы жениться. А тем временем в его жизни царствовала работа.
Это означало, что и Джулия без дела не сидела. Ван дер Дрисма заставлял ее трудиться без передышки, но не бездумно. Каждый вечер она вовремя уходила домой, что редко случилось при профессоре Смите. Новый же профессор следил и за тем, чтобы она успевала выйти на кофейный перерыв, на обед и выпить чашку чая в три часа, однако в остальное время приходилось поднапрячься.
Джулия не возражала. На самом деле работа ей нравилась, поскольку, в отличие от предшественника, голландец обладал великолепной памятью, был аккуратен, как и положено медику, и избегал пустых разговоров. Но, глядя на его массивную спину, исчезающую за дверью, Джулия думала, что было бы замечательно, говори он иногда хоть что-то помимо дьявольских медицинских терминов. И все же она считала, что они неплохо ладят. При случае даже планировала предложить, чтобы он прекратил называть ее «мисс Бекуорт»… Например, в Рождество, когда весь госпиталь проникнется праздничным духом.
На вторую неделю их беспокойного сотрудничества профессор сказал, что на выходные едет в Голландию. Джулию это не удивило – он ведь признанный во всем мире доктор, – но она поразилась быстрой вспышке сожаления при известии о его отъезде. Похоже, она привыкла к молчаливой фигуре за столом, к долгим отлучкам босса и его возвращениям с требованием чего-то невозможного и сию секунду.
– Как мило, – бессмысленно отозвалась Джулия. – Мило для вас, сэр.
– Я буду работать, – строго отрезал ванн дер Дрисма. – И не думайте, будто и вам хватит времени для чего-то, кроме работы.
– О чем вы, профессор? Собираетесь оставить мне груду дел? – В груди свербело от раздражения. – Могу вас уверить, мне хватает работы…
– Вы меня не поняли, мисс Бекуорт. Вы поедете со мной. Я собираюсь дать серию лекций. К тому же, меня попросили посетить пару больниц и семинар. Вам предстоит вести, а потом перепечатывать все записи.
– Правда? – холодно уточнила она, уставившись на шефа. – И я должна организовать нашу поездку, и жилье, и транспорт?
Он непринужденно откинулся на стуле:
– Нет, нет. Все будет подготовлено. Вам понадобится лишь переносной компьютер и ваши блокнот с ручкой. Вас заберут из дома в девять утра в субботу. Полагаю, вы успеете подготовиться к этому времени.
– О, конечно, успею.
Джулия обошла стол и встала прямо перед профессором.
– Но могли бы и спросить, – заметила грубо. – Знаете, у меня есть жизнь вне этих стен.
И с этими словами удалилась в свой кабинет, хлопнув дверью. На столе скопилось полно работы, но Джулия не обратила на нее внимания. Так глупо сорвалась! Это может стоить ей места. Но извиняться она все равно не собиралась.
– Никто не будет мне приказывать. Я и с Блотто не стала бы разговаривать в подобном тоне, – проворчала Джулия и удивилась, услышав ответ профессора.
– Моя дорогая мисс Бекуорт, прошу прощения, если задел ваши чувства. Я не собирался разжигать ваш гнев.
Эта речь ничуть не улучшила положение.
– Все в порядке, – по-прежнему холодно ответила Джулия.
И как раз пыталась сформулировать гадкую фразу о рабовладельцах, когда ван дер Дрисма поинтересовался:
– Кто или что такое Блотто? К которому, полагаю, относятся с большей вежливостью, чем я к вам.
Доктор обогнул стол, уселся на его край, сдвинув бумаги, и улыбнулся Джулии. Ей стоило большого труда не улыбнуться в ответ.
– Блотто – это наш пес, – пояснила она и отвела взгляд.
Профессор был добрым человеком, но настолько погруженным в работу, что его оружием стало безразличие, скрытое за хорошими манерами. Сейчас же он настроился восстановить хорошее настроение подчиненной.
– Думаю, время от времени вы путешествовали с профессором Смитом и знаете, что с собой взять и как обычно проходят такие поездки…
– С профессором Смитом я была в Бристоле, Бирмингеме и Эдинбурге, – сообщила Джулия с прежней ледяной учтивостью.
– Амстердам, Лейден и Гронинген, куда мы собираемся, не намного дальше от Лондона. Мне придется впихнуть уйму дел в четыре-пять дней. И я окажусь в зависимости от вашей поддержки, которую нахожу восхитительной.
– Не надо меня умасливать, – буркнула Джулия, чей нрав был столь же неистовым, как и ее волосы.
– Моя дорогая мисс Бекуорт, я забуду эту реплику. Я просто хвалю то, что достойно похвалы.