В июле хозяин фермы подозвал Адама к себе и, прикуривая трубку, спросил:
— Ты хочешь остаться здесь надолго или зимой уедешь в Торонто?
Адам вздохнул:
— Остаться было бы неплохо, но кто знает, что случится за несколько месяцев.
— Здесь ты прав, — согласился хозяин. — Но вот в чем дело — мне нужен человек, который присмотрит за вторым домом — за тем самым, что находится на участке, где вы корчевали пни, помнишь? Платить я тебе за это не буду, но, с другой стороны, и денег за проживание не возьму. Перезимуешь со своей семьей — устрою тебя на всю весну. Если захочешь остаться, то начинай делать запасы сейчас. Я слышал, у тебя очень аккуратная жена, так что не пропадете.
Адам кивнул:
— Спасибо за щедрое предложение и добрые слова. Я, пожалуй, посоветуюсь с ней, спрошу, чего она хочет. Может быть, ей понравится эта идея, и тогда я с радостью останусь.
Хозяин одобрительно засмеялся:
— С женщиной нужно считаться, приятель. Тебе ведь с ней всю зиму в одном доме жить, так что ты уж постарайся, чтобы она была довольна. — Он тяжело вздохнул, видимо, припомнив какой-то случай из своей жизни. — Сейчас у вас все в порядке? Больше не бьешь ее?
Адам даже отпрянул.
— Кого? — уточнил он, хотя все и так было предельно ясно.
— Жену свою. Когда вы приехали, у нее был здоровенный синяк во все лицо. Не мое это дело, просто неприятно…
— Нет, это не из-за меня, — покачал головой Адам. — И я сделаю все возможное, чтобы такое больше никогда не повторилось.
Фермер одобрительно кивнул:
— Вот и хорошо. Ты вообще правильный человек, потому я тебе и предлагаю пожить в том доме. Другого бы ни за что не впустил на свою землю, а ты друге дело.
Уже поздним вечером, когда ужин остался позади, а дети уснули в своих кроватках, Адам заглянул в комнату девочек и жестом подозвал Еву к себе. Она успела распустить волосы и переодеться в сорочку, но ее не смутило его появление — она вышла, в чем была, даже не пожелав прикрыть плечи.
Ночной воздух был теплым и густым, ясное небо сверкало низко опустившимися звездами — в деревне небо всегда кажется ближе. Они отошли от дома, чтобы не разбудить своими разговорами детей.
— Есть возможность остаться здесь на целый год, — сообщил он, не дожидаясь, пока она сама спросит, зачем он ее позвал.
— А как же ваша комната в доме? Владелец не вернет вам тех денег, что вы за нее заплатили.
— Ну и пусть подавится. Мы ничего ему не скажем — просто поедем в воскресенье и заберем оставшиеся вещи, если ты согласишься жить с нами.
Ева опустила голову:
— Все зависит от меня?
Пришлось признаться:
— Лгать не стану — твое мнение решает всё. Все здесь верят, что ты моя жена, и я не могу остаться без тебя. К тому же, как я справлюсь зимой в одиночку? Наверняка сумею запастись картофелем, луком и мукой, но что я стану делать со всем этим? Без женской руки в доме будет сложно.
Она обняла себя руками и вздохнула:
— Так может лучше пожениться по-настоящему и уже не переживать о пустяках? Тогда тебе не придется каждый раз просить у меня разрешения на всякие мелочи.
— Это не мелочи и не пустяки. И даже если мы поженимся, я все равно буду с тобой советоваться.
— Хорошо, тогда давай поженимся, — просто сказала она. — Нельзя прожить вместе всю зиму, не став мужем и женой. Дети не должны видеть такое, они и так уже достаточно насмотрелись на наш обман. Мы не должны заставлять их лгать вместе с нами и не должны внушать им, что мужчина и женщина могут свободно жить вместе, не будучи при этом женатыми.
Слова прозвучали буднично и почти неприятно — Адаму показалось, что она вынуждает себя на этот шаг.
— Подумай хорошо, Ева, — попросил ее он. — Подумай, как следует, пожалуйста.
— Это я сделала тебе предложение, а не наоборот, так что думать нужно тебе, — заметила она.
— Но если мы поженимся, я буду любить тебя гораздо сильнее, чем ты меня, — не успев остановить себя, ответил он.
Ева не шелохнулась и даже не подала виду, что это почти признание стало для нее полной неожиданностью. Она все еще стояла с опущенной головой, и слабый ветер трепал ее тяжелые длинные волосы. Осекшийся и замолчавший Адам понял, что раз уж решился на такой разговор, то должен пойти до конца, не оставляя позади никаких тайн, но едва он сделал вдох, она прервала его:
— Вряд ли ты полюбишь меня, — прошептала она. — Ты будешь брезговать. И любой станет брезговать, но ты хотя бы не пьянствуешь и не имеешь привычки болтать о чужих секретах. Мне уже никогда не стать счастливой женой и гордой матерью, а тебе нужна женщина, которая позаботится о твоих детях. Мы уже давно должны были пожениться — сейчас это самое верное решение.
Руки потянулись к ней сами, и Адам не стал сдерживать себя рамками приличия — он позволил себе поступить так, как ему хотелось. Оказавшись в его объятиях, Ева судорожно вздохнула и уперлась ладонями в его плечи, рефлекторно стараясь защититься. Адам сжал ее крепче, преодолевая сопротивление и ощущая наплыв пьянящей радости от близости ее теплого тела. Он прижался губами к ее волосам и заговорил, заставив ее втянуть голову в плечи:
— Рассказать тебе о том, сколько раз я выходил прочь из дома и спал прямо на земле, лишь бы быть подальше от тебя? Рассказать о том, как я подглядывал за тобой, когда ты читала свои книги или занималась шитьем? Что ты хочешь услышать? Что я брал с собой на работу твои вещи, чтобы смотреть на них и удостоверяться в том, что ты действительно ждешь меня в этом доме? Не дразни меня, Ева. Если хочешь стать моей женой, мы отправимся в город в эти же выходные, и если уж я так долго держал себя в руках, то не хочу срываться прямо сейчас. Дай мне дотянуть до законного брака, когда у нас будет разрешение самого Господа. Не поступай со мной так, словно я всего лишь животное. Ты и представить себе не можешь, что с тобой случится, если я сорвусь.
Говоря эти слова, сжимая ее и балансируя на тонкой грани, Адам не заметил, когда она перестала отталкивать его и обняла в ответ, сцепив руки за его шеей.
Ева повернула к нему голову, и первая прервала его сбивчивый монолог. Она не умела целоваться, но ей хотелось почувствовать его губы и отдать ему то, что так долго копилось в ее душе. Она не знала достаточно красивых и страстных слов, способных выразить ее чувства, и прочитанные книги казались просто ненужным багажом мертвых букв и словосочетаний. Настоящая жизнь была совсем другой — эта жизнь терялась между прикосновениями и поцелуями, она скользила между укусами и торопливыми вдохами, она плавилась между телами и стекала по жилам горячим потоком ощущений.
— Ты ведь будешь меня любить? — сумев выгадать мгновение, спросила она. — Ты ведь будешь защищать меня?
Он отвечал жаркими поцелуями, не произнося слов напрасно, и Ева не требовала признаний, а подчинялась ему и принимала то, что он дарил ей.
Остановиться было сложно, но Адам сумел взять себя в руки, понимая, что не должен заставлять ее отдаваться ему на улице, прямо посреди двора, как какой-то дикий зверь. С большим трудом ослабив хватку, и отдышавшись, он вновь заговорил с ней.
— Я уже люблю тебя. Я уже люблю, Ева.
— И я люблю тебя. Ты лучший человек на Земле.
Ему хотелось возразить, сказать, что он не самый лучший, но Адам понимал, что на любые его слова она обязательно найдет обратные доводы.
Иногда, когда он просыпался по ночам, в его сердце закрадывались сомнения и страхи. Счастлива ли она рядом с ним? Глядя на нее, наблюдая за ней каждый день, и отмечая моменты, когда она считала, будто никто ее не видит, Адам ловил отголоски боли и разочарования. Они поженились больше месяца назад. Лето подходило к концу, и им удалось собрать приличные запасы, которые дожидались лишь переезда в крохотный домик на втором участке. В следующем году хозяин хотел приспособить эту землю под свои нужды, и у Адама была надежда, что они продержатся безбедно хотя бы еще один год.
Он знал, что Ева не из тех женщин, которым нужны красивые платья, дорогие рестораны и бесцельные прогулки по магазинам. Она потратила часть денег, которые сумела заработать за прошедшие месяцы — купила ткань, из которой шила рубашки для Мэтью и сарафаны для Дебби. Когда он спросил ее, не боится ли она, что до следующей весны дети уже вырастут, Ева ответила, что она скроила одежду с расчетом на их рост. О более рачительной и благоразумной жене нельзя было и мечтать.