— Малышка, — я гладил её по волосам, что трепал и путал вечерний морской бриз, — Это были бы наши упущенные каникулы. — Я уговаривал её, зная заранее, что ничего не получится. — пусть не весь день, но вечера были бы наши. Я бы показал тебе Нью-Йорк…
— Марк. — она энергично качала головой, — Я хочу, хочу, но не могу. И дело не в братьях, не в том, как ты думаешь, что я боюсь им сказать. Все дело в моей работе. Если бы ты перезвонил мне сегодня днем, после того, как не взял трубку…
Гадство. Полное. Да, Джейс звонила мне, я видел. Сидел на этой долбанной встрече с долбанными инвесторами, увидел, как засветился экран телефона и хотел выйти и поговорить с Джейс, но отец сурово покачал головой. И вот и все. А потом я забыл. Оказывается, один звонок мог все решить…
— Днем я был занят. Какое-то пустое совещание… А что с твоей работой?
— Мне предложили в среду поехать на симпозиум, в качестве ассистентки, что проводит один благотворительный медицинский Фонд. И я думала, — она хлюпала носом, — что раз, все равно у нас так получается, что в будние мы видеться не можем, то… я согласилась. Я, я была так рада… такая возможность, такие врачи… такое везение. Совершенно случайно освободившее место и его предлагают ни кому-нибудь, а мне… Но не могла не позвонить тебе.
— Все правильно, Джейс, — я пытался успокоить её, приободрить. Но сам кусал от досады губы. — Все правильно. Ну, кому еще, как не тебе, предлагать такие поездки? Ты молодец! Ты умница! Сама говоришь, что тебя все хвалят. И я горжусь тобой.
Но Джейсон вырвалась из моих руки и отошла на несколько шагов. Отвернулась от меня и упрямо сжала кулаки.
— Ненавижу! Ненавижу себя! Ненавижу за то, что так легко и быстро согласилась на эту практику! Что отказалась от наших каникул! Что позволила тебе решить за меня, уговорить! За то, что все складывается вот так!
— Эй! Эй! — я подошел к ней и сильно прижал к себе, со спины. — Не смей так говорить, слышишь? Это шанс! Это удача. Это твоя мечта! Малышка, ну, давай посмотрим на это по-другому.
— Как? — Джейс развернулась ко мне. — Как? Как на испытание?
— Ну, в каком-то роде. Представь, что ты согласилась на предложение Беркли…
— Но я не согласилась!
— Джейс! И мне нелегко, поверь! — я отпустил её, засунув руки глубоко в карманы брюк и отойдя на два шага. — Если выдержим эти три недели…
— Ты же будешь мне звонить?
— Детка, ну ты о чем? — я подошел к ней, и Джейс, как маленький доверчивый котенок, нырнула под мою руку. — Буду. В наше время столько средств связи: и телефон, и интернет… Каждый вечер, в десять, тебя устроит?
Она подняла ко мне лицо:
— Это, по какому времени?
— По западному поясному.
— Но… Но у тебя же будет час ночи?!
— И что? подумаешь, приду с работы и залипну на пару часиков. А хочешь, я буду писать тебе письма, каждый день. Ну, помимо наших разговоров? Самые настоящие бумажные письма.
— Правда? — большие синие глаза, полные слез, так доверчиво смотрели в самую мою душу.
— Правда. Вот завтра перед отлетом закуплюсь кипой конвертов. И первое письмо настрочу тебе в самолете.
— Хочу.
Она вздохнула, но, как мне показалось, ей стало немножко легче от этого моего обещания. Если бы она знала, как мне нелегко оставлять её тут, а самому уезжать. Можно было и настоять на своем. Сказать, чтоб бросала к чертям собачьим свою практику и летела со мной. Но… я же знаю, как ей нравилось все это. Должно быть, она будет хорошим врачом. Потом, когда-нибудь. Джейс с таким упоением каждую нашу встречу рассказывала мне о днях, проведенных в клинике. О каких-то операциях, диагнозах, современных методах лечения. Я ничего в этом не понимал, но слушал эту её научную фантастику и заражался её оптимизмом. Так разве мог я сейчас вырвать её с этой дороги к заветной мечте? Нет. Как бы тяжело мне не было самому.
Я прижал к себе эту малышку и, целуя соленые щеки, тихо успокаивал. И её, и себя.
— Все будет хорошо. Мы справимся, Джейс. Мы сможем. В конце концов, что значат какие-то три недели…
Три недели…
Три недели полной тоски, которая накатывает вечерами, как только ты переступаешь порог квартиры и оказываешься один.
Три недели наедине с самим собой, когда копаешься в своей душе, в своем подсознании, и понимаешь, что никакое время и расстояние не могут вытеснить маленькую синеглазую девчонку из твоего сердца. Понимания того, что нужна только она, всегда, рядом. Что дела нет до тех начинающих актрис и моделей с длинными ногами и загорелыми телами, что пытаются подсунуть тебе коллеги отца.
Три недели видео-звонков в одно и тоже время. Длинных разговор обо всем на свете. Клятв и обещаний. Шуток, подначек, подколов. Узнавания друг друга в этих беседах. И признания в любви.
Три недели бумажных писем. Я даже и не подозревал, что во мне вдруг откроется талант бумагомарателя! Но я каждый день, исправно, писал Джейсон письма. Маленькие рассказы о жизни Большого Яблока; о белых воротничках, что вечно спешат куда-то; о милых старушках, что кормят голубей в Центральном парке; о влюбленных парочках, что идут, тесно прижавшись друг к другу, никого не замечая вокруг.
Три недели, когда понимаешь, что время относительно. И первые полторы недели оно летело, приближая день моего возвращения, а потом будто замедлило свой бег. И стало ползти, как самая медленная улитка на свете. Мне казалось, что прошел час, а то и больше, в то время, как минутная стрелка едва-едва перешагнула с одной цифры на другую.
А еще мне почему-то казалось, что что-то случилось с Джейс. За эти последние семь дней. Её глаза. Они, как будто, утратили свой цвет. Можно было конечно списать на качество связи и яркость монитора, но из глубоких синих озер они превратились в туманные реки. Такая тоска сквозила в них. И боль. Мне хотелось верить, что все это из-за того, что и она не может без меня. Но я знал, что дело тут не только в этом. Есть что-то еще, что тревожит мою малышку. Я чувствовал это.
Она была рассеяна, подавлена. Смотрела куда-то в одну точку, мимо меня. Кусала губы и отводила взгляд. И на мои вопросы отнекивалась. Говорила, что просто соскучилась.
— Эй! — за несколько дней до отъезда я не выдержал. — Выкладывай, что случилось! Ты встретила кого-то другого?
— Что?! — впервые она встрепенулась и распахнула глаза. — Ты что?! Ты там совсем с ума сошел? Да?!
— Тогда, в чем дело? Ты со мной, но, как будто далеко. Все в порядке?
Она опустила голову, сделала глубокий вдох, а потом посмотрела на меня с такой печалью:
— Марк, ты же любишь меня, правда?
— Люблю, малышка, — я вздохнул в ответ и протянул ладонь к монитору компьютера. — И не просто люблю, я не могу без тебя, Джейс. И мне тут в голову лезут всякие дурацкие мысли. Знаешь, я даже начинаю верить в знаки, ну, в судьбу, что ли. — Я усмехнулся. — Вот свела меня жизнь с Дэвидом и ребятами? И я научился делать скейты. И один из них достался тебе. А ты? Почему ты приехала в парк именно в тот день?
В ответ она улыбнулась мне так, как будто познала все тайны Вселенной, вобрала всю накопленную веками мудрость поколений:
— Потому что это была среда. И я закончила раздавать флаеры гораздо раньше, чем рассчитывала. И я никогда прежде не бывала в том парке, но именно в тот день работала неподалеку. И долго решала, стоит ли забираться так далеко от дома? а потом нашла на асфальте монетку, она лежала орлом вверх. И это все решило.
— Значит, мне стоит благодарить какого-то растяпу, у которого была дырка в кармане?
— Не знаю, — она впервые за долгое время повеселела, — Можно начать и с него. И с его рассеянности. Никогда не думала, что из-за одной монеты все звезды могут сойтись в одной точке. Это был четвертак.
— Надеюсь, ты сохранила его? — мне хотелось хоть немного её развеселить.
— Не уверена. Надо посмотреть в той огромной толстовке, которую ты так ненавидишь. — Она немного помедлила, а потом спросила: — Когда ты прилетаешь?
— В субботу утром. У меня ночной рейс, так что, только закину вещи в квартиру, приму душ и сразу к тебе. Чем займемся?
— Чем хочешь, — она лукаво улыбнулась, но глаза её все равно были грустные. — Я согласна на все.
— Йоу, малышка! — я присвистнул, — Не разбрасывайся такими обещаниями! Я, ведь, могу и воспользоваться!