— Вот и бегать не придется…
Когда разомлевшая от домашних пирогов Фиса вернулась от тетушки, в комнате у холста стояла Ветка, и какой-то молодой человек показывал ей, как смешивать краски.
— Фиса, знакомься, это Оз.
Фиса молча кивнула и в этот момент отчетливо вспомнила и паука, и случайного попутчика «в школу». Но было поздно. Не отвертеться. Оз стоял посреди комнаты и смотрел на Фису. Она, кажется, тогда уже поняла, что отделаться от него будет не так-то просто. Оз вошел в дом, Оз стоял и помогал Ветке.
Может быть, был еще шанс что-то исправить, как-то потихоньку выпроводить Оза из нашего дома. Но тут нежданно-негаданно за дверью раздался крик. Это я кричала на Марго, вернувшуюся из магазина.
Сначала я увидела ее из Машкиного окна. Марго шла, не разбирая дороги, и читала свой любимый журнал «Экран», который несла в правой руке. Левой рукой она доедала не менее любимое мороженое. Я сначала спокойненько отошла от окна, но потом, опомнившись, сообразила: у нас ведь рубль оставался. И, подскочив к окну, глазам своим не поверила. Нет, сетки с картошкой в руках Марго не наблюдалось. Совсем. Только журнал и мороженое! Внутри у меня закипело негодование, а желудок тут же взвыл, как голодный щенок. Я вышла в коридор и стала ждать, когда же она поднимется на четвертый этаж.
Ждать пришлось долго. Марго останавливалась на пролетах, пытаясь спасти таящее мороженое и дочитать про любимого Янковского. Когда она подошла к комнате и подняла глаза, они были затуманены чем-то похожим на счастье. Она некоторое время близоруко всматривалась в мое лицо, а потом начала тихо оседать по стенке. В голове у нее, очевидно, начало проясняться, а глаза раскрывались все шире и шире.
— Как же это я… — бормотала Марго, — я ведь… ой, точно! Я ведь совершенно забыла…
И тут я зарычала на нее. Что-то типа: «Да-как-же-так!» И на мой крик выскочили Фиса, Ветка и Оз. Они втащили нас с Марго в комнату, и та принялась слабеющим голосом объяснять, что случилось. Проголодавшаяся после активных занятий творчеством Ветка ничего не могла понять, а когда поняла, не могла поверить. И все спрашивала:
— Хорошо, а есть-то мы сегодня что-нибудь будем?
Тогда Марго начинала объяснять все сначала.
Фиса уже минут десять от души смеялась, наблюдая эту сцену. Ей голод не грозил, она целый день у тети отъедалась.
— Ладно, не грустите. Я вам тонну пирогов привезла, — сказала она наконец.
И получилось, что Оз как бы тоже приглашен. Потому что он стоял тут, слушал и всем сочувствовал. И даже, кажется, предлагал помощь. А потом, не говорить же ему: «Ну все, пока, мы сейчас пироги есть будем».
Вот так появился Оз. Кстати, Оз — это фамилия. Сначала он пытался делать вид, что может и вовсе не приходить к нам. Попросит не обращать на него внимания, посидит, перебросится с кем-нибудь парой фраз и уйдет. Но ведь к нам никто не приходил по собственному желанию! Значит, это была его привилегия. Получалось, что Оз нам как бы не чужой. Правда, Фиса на него внимания никогда не обращала и все время говорила ему: нет. Он изредка спрашивал что-нибудь. Ну, например, говорил, что идет в магазин и осведомлялся, не купить ли нам чего-нибудь заодно. Марго радостно открывала было рот, а Фиса, не отрываясь от книги, четко говорила: «Нет». Даже не «спасибо, нет», а просто — «нет». Оз спрашивал: «Сейчас будет фильм Тарковского. Хотите, я к вам свой маленький телевизор принесу?» Мы обалдевали от радости, а Фиса спокойно поворачивалась и говорила: «Нет». И мы почему-то не возражали. Как будто понимали, что она права, даже еще не зная почему. Но словно чувствовали, что она и должна именно так отвечать ему.
Тогда Оз поменял тактику. Он попробовал сблизиться с каждой из нас отдельно. Сначала он запасся расположением Марго. Она терпеть не могла все, что было связано с физическими нагрузками, а Оз непременно оказывался рядом, когда ей предстояло что-нибудь из рук вон физически трудное. Например, наступала ее очередь чистить апельсины. Оз брал нож, садился рядом и чистил вместе с ней. Или — принести для всех книги из библиотеки. Марго пыхтя тащила хилый пакетик, пакетик обязательно рвался, книги рассыпались, она тащила их в руках, прижимая к себе, но тут появлялся Оз с большим кожаным портфелем и складывал в него все, что находилось в руках у Марго. И нес.
Марго невероятно смущалась в присутствии мужчин, юношей и даже десятилетних мальчиков. Мы с Фисой думали, что это последствия от проживания с молодоженами в их прежней комнате. Разговаривать с Озом она не решалась. А он и не навязывался. Но от молчаливого спутника Марго стало бы не по себе куда быстрее. От кого угодно, только не от Оза. Он умел так стушевываться, что напоминал ей младшего брата, которого можно не стесняться. Он шел с ней рядом, словно так и было нужно. Вскоре Марго к этому привыкла. Но еще до того, как это случилось, до того, как она окончательно потеряла бдительность, как-то поздно вечером, когда ей казалось, что мы с Веткой уже мирно спим, она сказала Фисе:
— Ты знаешь, кажется, он тебя любит.
— С чего ты взяла?
— Не знаю. Это не поддается логике. Вот он целый день ходит рядом со мной, в твою сторону даже не смотрит, ничего про тебя не говорит, но как-то, я не понимаю только как, дает мне при этом понять, что он тебя любит.
— Бред.
Однако, похоже, для Фисы это была не новость.
После покорения Марго Оз принялся за Ветку. Ну, здесь он использовал совсем другую тактику. Оставаясь с Веткой наедине, Оз переходил на ее высокопарный язык, и они часами вели философские беседы. Ветке это очень нравилось. У нее было так мало единомышленников. Ветка всегда витала где-то в облаках, и никому было не ведомо, как к ней туда добраться. Но Оз эту дорожку отыскал. И совсем скоро Ветка стала часто говорить: «Вот Оз считает…»
Фиса непременно от такого поворота разговора морщилась. А Марго, как будто признавая, что слушать Оза — это жуткая слабость, все-таки не могла преодолеть своего любопытства и тянулась к Ветке: «Так что он там считает…»
Прошло еще какое-то время, и Оз, очевидно, решил, что Ветки с него достаточно, она уже своя в доску, и попробовал перекинуть сеть своего беспредельного обаяния на меня. И вот тут его ожидало полнейшее разочарование.
Оз ходил вокруг меня кругами, но никак не мог найти лазейки, чтобы втереться ко мне в доверие. Я ведь с самого начала понимала, что ему нужно. Что он подбирается к Фисе. Я видела, как он на нее смотрел. То есть как старательно он не смотрел на нее. Так старательно, что этого нельзя было не заметить. А когда случайно встречался с ней глазами, то отводил взгляд, и его, похоже, током пронзало с ног до головы. Он притворялся безразличным. Он всем своим видом пытался сказать: «Да кто она такая, ваша Фиса». Но от меня он не мог спрятаться. Я-то знала, кто она такая, наша Фиса. Кто она мне и кто она ему. Я ведь сама ее очень любила…
Вот только не надо начинать, ладно? Наш доктор Р. тоже, когда до этого места в моих записях добрался, закивал головой, словно напоролся на знакомое что-то, и стал потирать руки. А потом все спрашивал меня: «А не задумывались ли вы…»
Я задумывалась. Мы обо всем в то время задумывались. И все пытались осмыслить. Нет, у меня нормальная сексуальная ориентация. Мне никогда не нравились женщины. Нет, как бы я ни любила Фису, мне никогда не хотелось ее поцеловать. И ущипнуть ее за зад тоже не хотелось, ей-богу! У меня были насчет поцеловать совсем другие желания (с нашего четвертого курса). Желания были в брюках, и с одним я даже ходила в кино. Но он меня не поцеловал. А любовь к Фисе — это совсем, совсем другое. Я не могу объяснить, в чем она состояла. Не то чтобы я считала ее умнее или красивее себя. Нет. Иногда даже наоборот. Не то чтобы я готова была умереть за нее. Не то. Но мне часто хотелось, чтобы время, которое мы проводили вдвоем, длилось бесконечно. Ветка и Марго никогда не были мне так близки, и я порой ревновала, когда кто-то из них заявлял на Фису права. Я страдала. Как несчастный ревнивец, лишенный прав на свою возлюбленную. А Фиса любила всех сразу. Всех по-своему. Она впадала в детство с Веткой, устраивала дни всепоглощающей лени вместе с Марго, вела бесконечные интеллектуальные разговоры со мной. Поэтому я считала, что мы с ней роднее.
Но несмотря ни на что, в нашей комнате всегда царило всеобщее взаимопонимание. Это было даже не понимание с полуслова. Мы вполне могли бы обойтись и без слов. Мы дышали как-то одинаково. Не то что по-солдатски, дружно: вдох-выдох. А так, что дыхание каждой было музыкой, и четыре дыхания в одной комнате переплетались в неповторимую мелодию.