Доктор Нонна - Женщина-кошка

Яков познакомил племянника Виктора с Фирой. Преодолевая общую неловкость, они несколько раз встретились, вскоре зарегистрировали брак, но жили врозь, ожидая вызов из Америки. Мама Фиры эмигрировать категорически отказалась.

– Я уже стара, мне трудно менять старый дом на новый. Да и могилка Яшеньки здесь… Куда мне от нее? – Доводы были слабые, чувствовалось, что за ними прячется что-то более серьезное.

Фира тоже боялась ехать и не хотела ничего менять, но только так могла воплотиться в жизнь ее мечта – родить ребенка. Желание материнства, как навязчивая идея, двигало Фирой против ее воли, но одно она знала твердо: без мамы она ни в какую Америку не поедет.

В конце концов мама привела главный довод.

– Фирочка, я не хотела тебе говорить, но я очень больна, у меня уже полгода кровотечения… – тихо сказала она как-то утром.

– Срочно в больницу! – Фира позвонила Яну, и через полчаса его машина остановилась возле дома.

Маму сразу же госпитализировали, а через два дня прооперировали: непроходимость кишечника.

Друг Фиры, делавший операцию, сказал ей все, как есть:

– Рак ободочной кишки. Метастазы в печень. Поздно… Я сделал все, что мог.

– Сколько? – Фира смотрела на коллегу со страхом. И с надеждой.

– Может быть, месяц, – уверенности в его голосе не было.

Вечером Фира встретилась с Яковом.

– Ты, моя девочка, сильная! Ты все выдержишь. Это страшно, необратимо, но жизнь не останавливается, – он бережно прижал к себе Фиру, словно хотел вобрать в себя ту невыносимую боль, которую испытывала его любимая. – Держись.

Весь месяц Фира провела в больнице. Она сильно похудела, под глазами легли черные круги. Волосы стали тусклыми, а руки просто прозрачными. Но в мамином присутствии она всегда шутила и старалась выглядеть жизнерадостной:

– Тебе удалили желчный пузырь, – неубедительно лгала Фира. – Скоро тебя выпишут. Теперь уж точно придется брать тебя в Америку.

– Возьми меня лучше домой, – слабо улыбнулась мама. – Фирочка, я хочу умереть дома.

– Что за глупости ты говоришь, мамочка? – Фира едва сдержала дрожь в голосе.

– Я все знаю, дочка. Мне осталось совсем недолго. Пожалуйста!

Фира привезла маму домой. Утром ей стало лучше. Она даже сама села в кровати и попросила зеркало и расческу.

Когда Фира готовила завтрак, безумная надежда вдруг ожила в ее сердце. Врачи ведь тоже ошибаются. Нередко приговоренный к скорой смерти больной живет еще не один год.

Фира вернулась в комнату. Мама улыбнулась ей, вздохнула и умерла.

Все заботы о похоронах взял на себя Яков. Фира была не в состоянии что-либо делать.

Маму похоронили рядом с мужем. Шел снег. Фира стояла как во сне. Слез больше не было. Гроб опустили в холодную землю, застучали по крышке мерзлые комья.

Фира очнулась и услышала откуда-то издалека добрый голос мамы: «Запомни, доченька, ты кошка, которая всегда падает на четыре лапы».

Поминки, которые тоже организовал Яков, стали для Фиры прощанием не только с мамой, но и с любимым, с коллегами, со всей ее прошлой жизнью.

Больше Якова Князева Фира не видела.

Фиктивный муж Витя был ровесником Фиры. До отъезда он работал на тракторном заводе, увлекся компьютером, в Америке мечтал стать программистом.

Но дорога в Америку оказалась долгой и нудной. Сначала – Вена, затем – Рим, где их поселили вместе с другими такими же эмигрантами, дожидавшимися решения своей участи. Все это время Фира жила так, будто все это происходило не с ней. Она машинально ела, машинально принимала душ и даже спать вместе с Виктором легла машинально, потому что им досталась очень маленькая комнатка, где был всего один диван… В ту же ночь он выполнил, совсем не фиктивно, свой супружеский долг. Хотя Фира не испытывала к нему никаких чувств, в постели ей оказалось хорошо. Видимо, ей требовалась сейчас физическая мужская ласка…

Наконец они вылетели в Соединенные Штаты. Бесконечно долгий перелет… И вот она – Америка.

Как ни странно, особого впечатления на Фиру она не произвела: страна как страна, люди как люди. Фира быстро приспособилась к новым условиям, тем более что в совершенстве владела английским.

Виктор, искренне ее полюбивший, сделал все, чтобы Фира как можно быстрее освоилась и получила достойную работу.

Кое-какие средства на первое время у него были, а затем он брался за любой труд, чтобы дать Фире возможность переучиться и сдать экзамен.

Они сняли в Бруклине «однобедренную» квартиру – так эмигранты называли жилье с одной спальней, и Фира дни и ночи проводила в госпитале. Успешно сдала экзамены и получила лайсенс – разрешение на практику детского хирурга. Стала хорошо зарабатывать.

К Виктору она оставалась равнодушной, несмотря на его любовь и заботу. Он был для нее не столько мужем, сколько деловым партнером. И в постели – тоже; Фира отчаянно пыталась забеременеть, но пока ей это не удавалось.

А в остальном все у них налаживалось на новом месте. Виктор тоже смог, обучившись, получить хорошее место, и они, взяв ссуду, купили миленький домик в Лонг-Айленде, рядом с прекрасным парком, где было много птиц и беззаботные белки брали с ладони орешки. В этом парке они, как и все американцы, совершали утренние пробежки и вечерние прогулки, во время которых со щемящей завистью поглядывали на молодых мам с детскими колясками.

Наконец, когда и Виктор стал стабильно зарабатывать, Фира записалась на прием к знаменитому гинекологу профессору Вайсу.

После обследования профессор сказал:

– Я буду с вами откровенен, коллега. Забеременеть, так сказать, естественным путем вы не сможете. Но я могу вам помочь, если вы дадите свое согласие на участие в эксперименте по экстракорпоральному, то есть искусственному, оплодотворению.

Фира без слов, кусая губы, кивнула.

– Прекрасно. Вот направление в госпиталь, где будет осуществляться эта работа. Придете вместе с супругом. Вам сделают анализы и проконсультируют по поводу дальнейшего.

Супруги пришли на эксперимент, как на праздник, и все сложилось благополучно: эмбрион прижился. Но беременность у Фиры протекала очень тяжело: токсикоз начался в шесть недель и проходил в тяжелейшей форме. На двадцать восьмой неделе ее госпитализировали. Она ничего не могла есть, ее постоянно рвало, она похудела на одиннадцать килограммов. На обходе профессор Вайс долго стоят около нее, изучая историю болезни, и в конце концов сказал:

– Беременность, коллега, придется прервать. У вас может развиться острая почечная недостаточность.

– Решение зависит от меня? – с отчаянием уточнила Фира.

– Конечно.

– Тогда – нет. Я сохраню беременность до тридцати двух недель, ребенок будет тогда жизнеспособен.

– Хорошо, – неохотно согласился Вайс. – Я сделаю дополнительные анализы на антитела и проведу еще ряд обследований. Мне не все еще ясно…

Получив результаты анализов, профессор пришел в ужас: в лаборатории перепутали оплодотворенную яйцеклетку и подсадили Фире чужой эмбрион. Такое случается и в Америке.

Вайс, озабоченный, пришел к Фире в палату:

– Коллега, произошла врачебная ошибка. Вашу яйцеклетку пересадили другой женщине. Она не прижилась. Вам же имплантировали чужой эмбрион, поэтому у вас такой тяжелый токсикоз. По закону мы должны сказать той паре, что вы вынашиваете их ребенка. Он останется с вами, если только они сделают официальный отказ. Если нет, сразу после рождения младенца у вас заберут.

– Это немыслимо! – Фиру охватил ужас. – Дикость какая-то!

– Мне очень жаль, но таков закон, – отвел глаза профессор. – Если вас это утешит, виновники понесут наказание.

Профессор связался с супружеской парой, чья оплодотворенная яйцеклетка была подсажена Фире. Отказа от ребенка они, конечно, не дали, а через два дня прилетели в госпиталь и зашли к Фире в палату.

Будущий отец ребенка, миллионер, оказался очень красивым высоким мулатом. Фира подумала, что у малыша будет темная кожа. Мать – белокожая, голубоглазая, веселая женщина, ровесница мужу. Они были более чем на десять лет старше Фиры – около сорока пяти. Как врач, она понимала, что это был их последний шанс заиметь ребенка.

– Пит Криг, – представился красавец мулат. – Это моя жена Ревекка.

В это время их мальчик (чей?) больно толкнул ее в подреберье, как бы приветствуя своих маму и папу. Настоящих.

– Мы очень сожалеем об ошибке, но от сына не откажемся.