– Ах, вот оно что! – понял он наконец. Гримаса боли исказила ее лицо.
– Я успела наделать ошибок.
– Мы все порой делаем ошибки, – ласково сказал Девон.
Ему нужна была эта женщина. Он хотел ее так сильно, как никогда в жизни. Но проблема заключалась в том, что, соблазнив ее, он рисковал надломить ее дух, которым он так восхищался в ней.
Девон не был эгоистом. Во всяком случае, он не был сознательным эгоистом. Насколько он успел узнать, Кэт не любила предаваться печали; стремление к наигранности и театральным эффектам не было ей присуще. От этого ее неожиданные слезы приобретали еще более серьезный характер.
Девон вздохнул и потер шею. Этот жест слегка успокоил его. Да, он хотел заняться любовью с Кэт, но не ценой оскорбления ее чувства собственного достоинства.
– Я не хочу причинить тебе ни малейшего вреда, – сказал он.
– Я это уже слышала, – горько усмехнулась она.
– Но не от меня. Я никогда не говорил тебе пустых и лживых слов. Надеюсь, и ты поступишь так же по отношению ко мне.
Кэт едва справлялась с захлестывавшими ее эмоциями.
Черные волосы Девона падали на его лоб, синие глаза пристально смотрели на Кэт. Он сбросил куртку, штаны обтягивали его узкобедрую фигуру, обрисовывая мускулистые ноги. Развязанный галстук свободно висел на шее, и через раскрытый ворот рубашки виднелись завитки черных волос на груди. Кэт захотелось прикоснуться к ним, провести пальцами по упругим завиткам. Да, Девон был очень красив. Красив и… нежен к ней. Он задавал ей вопросы, выслушивал ответы, спрашивал, о чем она думает, чего ей хочется…
В этот момент она поняла, чем он отличается от Стивена. Стивен сбил ее с ног сладкими речами и настойчивыми руками. И она, чувствуя себя неуклюжей и безобразной после многократного холодного приема в светском обществе, попалась на эту приманку, словно изголодавшаяся кошка.
В Девоне она чувствовала ту же страсть, но в нем было что-то еще – может, терпение, или забота, или что-то еще. Но что бы это ни было, оно удерживало его на месте; он сидел рядом с ней, его рука была теплой и дружеской, не более того. Склонив голову, он внимательно смотрел ей в глаза.
Когда она встречалась со Стивеном, он ни разу не посмотрел на нее с таким серьезным выражением, никогда не интересовался ее мнением по тому или иному поводу. Странное дело, она заметила это лишь теперь.
В семнадцать лет ей хотелось совсем немногого от будущего спутника жизни. Через восемь лет взросления это был уже целый список необходимых качеств, длина которого наводила на мысль о том, что такого мужчины просто не существует.
Ей нужна не только любовная страсть, хотя это было важной частью будущих отношений. Ей нужен человек, с которым можно было бы поговорить, поспорить, посмеяться, который был бы готов стать частью ее жизни точно так же, как и она бы стремилась быть его единомышленником.
Девон осторожно провел пальцем по ее щеке, потом по шее… Она почувствовала, как от его прикосновения стало горячо в груди, потом волна тепла прокатилась по всему телу.
– Чего ты хочешь, Кэт? Я готов дать тебе все, кроме супружества.
– Почему тебе так ненавистна мысль о женитьбе? – спросила она, чуть склонив голову набок.
– Потому что… – погрустнел он, и на его лицо легла тень. – Я должен признаться тебе кое в чем. Вряд ли тебе будет приятно это слышать. Возможно, после этого признания ты и вовсе не захочешь видеть меня.
Она молчала, не смея думать о том, что он мог иметь в виду, говоря о признании.
– Кэт, мне бы очень хотелось, чтобы все было иначе, но… дело в том, что я не могу любить женщину дольше двух месяцев.
– Двух месяцев?
– Звучит ужасно даже для моих собственных ушей, – поморщился он. – Представляю, как тебе, должно быть, противно слышать это, но я ничего не могу с этим поделать. Я влюблялся, добивался взаимности, близости. Очень скоро мне становилось скучно. Поэтому я никогда не смогу жениться. Я не стану давать тебе никаких обещаний, потому что не смогу сдержать их.
– Это очень честно с твоей стороны, – кивнула Кэт, – Так и должно быть.
– Кэт, я не стану притворяться, что меня не тянет к тебе. Ты сама знаешь, что нравишься мне. Не стану также лгать, что не хочу физической близости с тобой. Если честно, я отдал бы Грома за один час в постели с тобой.
Едва заметная дрожь пробежала по ее телу. Девон был таким очаровательным, у него были такие синие и такие правдивые глаза. На мгновение ей даже показалось, что правда чуть ли не сияет над ним подобно нимбу.
Он провел рукой по своим мокрым волосам, и она заметила, что его рука слегка дрожала.
– Это глупо, – грустно улыбнулся он, – что я сам лишаю себя возможности быть с тобой, но я не хочу говорить неправду. – Он взял ее за руку. – Кэт, я не знаю, что произошло в Эдинбурге, но…
– Тебе следует об этом знать.
– Нет, это вовсе не обязательно…
– Обязательно, – решительно возразила она, прямо глядя в его глаза и собираясь с духом. – Если мы хотим продолжать наши отношения, пусть даже очень недолгое время, я не желаю иметь никаких секретов от тебя.
Поколебавшись, он сказал со вздохом:
– Если ты сама так хочешь, рассказывай.
Она глубоко вздохнула, ее руки непроизвольно сжались в кулаки.
– Сотни раз я думала об этом, пока наконец не поняла, что произошло и почему. Я росла и воспитывалась не в замке, как Малькольм. После моего рождения отец мало времени уделял моей матери.
– Он забыл о ней?
– Он обеспечивал нас всем необходимым, построил лесной домик, но мы не видели его месяцами.
– Как печально…
– Это было горько для нас обеих. К тому же мы знали, что он живет совсем близко от нас. Особенно трудно было маме, потому что она очень остро чувствовала себя брошенной. Мне кажется, отец всю жизнь жалел, что встретился с мамой. Во всяком случае, именно такое впечатление создалось у нас с ней.
Кэт говорила просто, без грусти и боли. Но Девон понимал, какой ценой давалась ей эта простота.
– Понятно, – пробормотал он, не зная, что сказать в такой ситуации. Он хотел было обнять ее, но она снова заговорила:
– Теперь мне уже не больно. Когда отец умер, обо мне стал заботиться Малькольм, – ее голос смягчился, – и мне ни разу не пришлось пожалеть об этом.
– Малькольм знал о вашем существовании?
– Он услышал, как его мать говорила своему управляющему, что нас с мамой нужно выгнать из лесного домика. Ему тогда было всего двенадцать лет, но он заступился за нас и потребовал, чтобы нас с мамой оставили в покое. Думаю, он видел нас и догадывался о правде. Впрочем, мы никогда не говорили на эту тему.
– Упрямство Малькольма не менее легендарно, чем моя решимость, – улыбнулся Девон.
– Какая разница между этими двумя словами? – улыбнулась она ему в ответ. – Разве это не одно и то же?
– Мне нравится пользоваться словом «решимость» по отношению к себе и словом «упрямство» по отношению к другим.
Негромкий смех Кэт послужил ему наградой, от которой сжалось его сердце.
– Тогда этот недостаток присущ нам троим, – сказала она. – Как бы там ни было, Малькольм знал о нашем существовании и приходил к нам почти каждый день. Его мать пыталась помешать этому, но он настоял на своем и… стал моим братом. Если мне было что-то нужно, я всегда могла обратиться к нему. Я благодарна ему за доброту и никогда не могу сказать ему нет.
– Он умеет быть весьма убедительным.
– Это правда. Когда мне исполнилось шестнадцать, моя мать умерла. Малькольм захотел, чтобы я жила в Килкерне. Я так и сделала, хотя мой рассудок противился этому.
– В той Голубой комнате?
– Да, в той Голубой комнате. Он предлагал мне занять комнату побольше, но там мне было как-то неуютно. Кроме того, я и без этого чувствовала сильную неприязнь со стороны его матери.
– Мать Малькольма начинает мне не нравиться.
– Что уж теперь, – тихо вздохнула Кэт. – Я напоминала ей о том времени, когда она с мужем была в ссоре, о которой ей хотелось забыть. Разве можно винить ее за это?
– Полагаю, нельзя, – неуверенно ответил Девон. – Тебе было хорошо жить в Килкерне?
– Нет, долгое время я жила вне стен замка и думала, что жизнь в самом замке какая-то волшебная. На самом деле все оказалось не так. Там я чувствовала себя какой-то потерянной, и Малькольм понимал это. Он решил, что меня нужно представить обществу, словно я имела на это право.