До стихоплетов ли ему было? Недаром говорят: собака лаяла на верблюда, а тот и не заметил.

Но Рустему-паше и Михримах Султан пришлось еще пережить немало неприятных и даже очень тяжелых дней… Они были не просто рядом, а вместе, даже если находились далеко друг от друга. Больше не было тех сумасшедших страстных ночей, столь горячих объятий, пылких поцелуев, зато были верность, поддержка и доверие, которые дорогого стоят.

…Повелитель снова в походе. Вернее, в походе на персидского шаха Тахмаспа сераскером (главой) назначен Рустем-паша. Это очень трудное дело, потому что султан, воспользовавшись миром на Западе, решил покончить с проблемами на Востоке и для этого поставил под свои знамена всех шехзаде.

Как раз последнее трудней всего. Как свести под одну руку шехзаде Селима, шехзаде Баязида и шехзаде Мустафу, каждый из которых желал бы воевать сам, а еще янычар, которые любят Мустафу, но терпеть не могут Селима и Рустема-пашу, и отправить воевать с неуловимым Тахмаспом, главная стратегия которого – вовремя сбежать, оставив преследователей с носом?

Понимал ли Сулейман, когда назначал зятя сераскером, что Мустафа не подчинится? Наверное, понимал, но все равно назначил. Почему? На что-то надеялся или желал показать успешному Рустему его место? За много лет до того в таком же походе потерял свое положение «неприкасаемый» Ибрагим-паша. Неужели султан желал повторения для столь же успешного Великого визиря?

Думать так не хотелось, но думай – не думай, а проблемы с неподчинением шехзаде никуда не девались. Не известно, чем все закончилось бы, не получи Рустем-паша письма шехзаде Мустафы, адресованные шаху Тахмаспу и подкрепленные печатью, гласившей «султан Мустафа»!

Это открытое предательство и преступление против правящего султана. Когда-то за свои приказы от имени «султана Ибрагима» Сулейман казнил своего друга-зятя. Теперь в письмах к враждебному правителю, с которым шла война, султаном подписывался сын.

Сулейман поспешил в армию сам. Поняв, что еще немного, и ему придется искать убежище за пределами империи, опередил сына и … казнил шехзаде Мустафу!

Некоторое время вся империя находилась в оцепенении, потом в казни привычно обвинили Хуррем Султан и потребовали убрать «ее ставленника» Рустема-пашу; казалось, что если они вместе строят в Стамбуле больницы и мечети, то непременно и заговоры замышляют вместе. Больше всех кричали те, кто лишился кормушки у Мустафы, например поэт Ташлыджалы Яхья, оставшийся не у дел.

Многие недовольные подхватили, ведь болтать всегда легче, чем дело делать. Сулейману пришлось уступить. Он отправил Рустема в отставку с поста Великого визиря, сохранив при этом и привилегии, и обязанности. Рустем с радостью удалился в Стамбул, ему претило лавировать между шехзаде, янычарами и толпой бездельников, норовивших нажиться на войне. Рустем предпочитал наживаться на торговле.


Одно для него самого оставалось неясным…

Дома он пытался объяснить суть Михримах.

Сам Рустем-паша получил письма с печатью «султан Мустафа» от шехзаде Джихангира. Этого шехзаде, уже взрослого, султан сначала отправил править в далекий Трабзон, а потом перевел в Алеппо. Трабзон далеко от Стамбула, но недалеко от Амасьи, где управлял шехзаде Мустафа. Зачем Мустафе, не замечавшему сводных братьев, вдруг понадобился Джихангир, не понял никто, даже Ташлыджалы, но старший шехзаде, якобы жалея больного младшего, пристрастил того к опию. Узнав об этом, отец немедленно перевел Джихангира в далекий Алеппо, но было поздно.

Джихангир прислал Рустему-паше как сераскеру похода письма Мустафы со страшной подписью, стоившей шехзаде головы. Сомнений в подлинности печати не было. Мустафа сам открыто называл себя султаном. Но как он мог столь опрометчиво отправить письмо через больного брата, а потом спокойно идти к отцу, понимая, что может потерять жизнь?

Что-то не складывалось. Рустем-паша не верил в столь откровенную самоуверенность старшего шехзаде. Не настолько глуп или самоуверен Мустафа, чтобы безоглядно рисковать. Главное – зачем?!

Михримах не могла понять сомнений мужа:

– Мустафа просто был уверен, что Повелитель ничего с ним не сделает и тем самым покажет свою неспособность управлять ни армией, ни государством.

– Это понятно. Но можно было бы просто подбросить одно и менее опасное письмо. Зачем ставить печать на нескольких, к тому же бестолковых и почти бесполезных?

– Где эти письма?

– У Повелителя.

…Но еще больше заволновался Рустем-паша, когда султан вернулся из похода едва живым. На сей раз шах Тахмасп все же был разбит, захвачены огромные территории и подписан договор, по которому границы Османской империи значительно отодвинулись на юго-восток до самого Персидского залива, захватив Багдад и даже Басру.

Джихангир после казни старшего брата принял большую дозу наркотика и умер, как говорили от тоски по Мустафе, а в действительности просто от передозировки. Остались только Селим и Баязид. Сулейман уже не на шутку боялся собственных сыновей, а потому спешно отправил Баязида в Эдирне якобы для спокойствия западных границ, а Селима оставил на юге.

Но спокойствия не получилось. В горах Румелии объявился лже-Мустафа, которого удалось изловить и доставить в Стамбул для казни. Султан все это время делал вид, что находится при смерти, в Стамбуле заправляла Роксолана, а гоняться по горам за призраком казненного шехзаде пришлось Рустему-паше, которого на это время на посту Великого визиря сменил другой зять султана – муж его сестры Фатьмы Султан Кара-Ахмед-паша.

Рустему страшно не нравился этот клубок противоречий; он любил ясность, а ее не было.

Лже-Мустафу казнили, Кара-Ахмеда-пашу тоже, султан счастливо «выздоровел», Рустема-пашу вернули на прежнее место. Но ясности все равно не было!

В тысячный раз Рустем задавал себе вопрос: по чьей злой воле произошло столько страшных событий всего за пару лет? Михримах посоветовала:

– Подумай, кому это может быть выгодно.

Он думал.

Уничтожен Мустафа и разбит шах Тахмасп (без участия в походе султана вряд ли тот был бы доведен до конца). Это выгодно слишком многим.

Михримах спрашивала:

– Кто получил больше всего из-за казни Мустафы?

Селим и Баязид, они стали наследниками.

Но Селим наследником был и без того, правда, вторым после Мустафы. Значит, ему старший шехзаде мешал больше.

А смерть султана кому выгодна?

Снова приходилось признавать, что Селиму. Повелитель объявил его первым наследником; это означало, что, умри султан, именно Селима опояшут мечом Османов.

Но Рустем вспоминал ленивого Селима и не верил, что тот мог задумать и осуществить (не его вина, что не все получилось) столь сложную аферу. К тому же он был слишком далеко от Джихангира, чтобы суметь подсунуть тому письма.

Баязид?

Михримах в это не верила:

– Зачем ему, если наследник все равно Селим? Принести трон Селиму, которого Баязид никогда не любил?

Вопросы так и остались без ответа. Жизнь наладилась, закружили другие дела, а потом произошли события, которые отвлекли совсем в другую сторону.

У Повелителя случился роман, а Хуррем Султан заболела, причем нешуточно. Умершего придворного врача Моше Хамона у султана сменил его сын Иосиф Хамон, но ни он, никто другой поделать ничего не могли. Султанша угасала на глазах.


Мать больна, как говорит Иосиф Хамон, больна безнадежно. А у отца новая страсть. Эта самая Каролина не стала наложницей, Гульфем пригласила племянницу в Стамбул якобы для одного из шехзаде, говорили, что для Баязида. Когда Михримах приехала из Эдирне, то ужаснулась; верно писала Хюмашах, Каролина попросту околдовала Повелителя, он как воск в ее руках. Сильный полководец, умный правитель никогда не поддавался власти женщины так, как сейчас. Сколько твердили, что его околдовала Хуррем, но с Роксоланой не было и десятой доли того безумства, которое творилось ныне.

Султан, которому уже седьмой десяток, ходит за этой красавицей, словно привязанный, не занимается делами, готов ехать в Эдирне, только чтобы угодить Каролине, показать ей, как охотятся. Для охоты не время; все понимают, зачем Повелитель везет нежданную гостью.

Михримах ни на минуту не поверила в то, что Каролина девушка и что она племянница Гульфем. Отправилась к бывшей наложнице сама.

– Гульфем Султан, откуда у вас племянница от императора Карла?

Та заюлила, глаза забегали:

– Я… у меня сестра замужем за дворянином, а его дочь стала фавориткой императора Карла…